– Это с каких же, интересно, времен? – подозрительно смотрит на меня женщина.
– С глубокого детства. С грудничкового возраста. Мне так и рассказывали – как титю увижу, так сам не свой становлюсь от радости. И я не один такой, сколько ни видел младенцев – все поголовно такие.
– Что ж. Раз уж так, ладно. Любуйся! – и, скинув с себя простынку, Надя открывает две аккуратные кругленькие сись…, то есть груди, увенчанные коричневыми сосочками. На белой нежной коже и впрямь есть атласно-розовые растяжки, возникающие у тех девчонок, у которых груди появились очень быстро, и кожа не успела за таким ростом, вот ее и растянуло. Ну, или еще у кормящих, хотя тут ясно – еще не кормила Надька никого. С моей колокольни – ничем это вид кругленьких шедевров природы не портит.
– Мой любимый цвет! Мой любимый размер! – выражаю я свои ощущения и спешу на кухню, чтобы сварганить завтрак – до сбора у нас еще есть время, успеваю нормально.
Подушкой все же Надька в меня кинула.
– Ну и как? – спрашиваю я Надежду, сосредоточенно разбирающуюся со стоящим на подносе завтраком.
– Очень непривычно, – серьезно отвечает она, намазывая горячий ломтик хлеба малиновым вареньем.
– Ну, вообще-то должна быть специальная подставка для подноса. Не на живот же его ставить, вот мне и пришлось запихнуть скамеечку в наволочку. Поднос – наличествует. Ну и все, что на подносе. Самое кислое – можно опрокинуть на себя горячий кофе, а потом оставшиеся в постели крошки черствеют и становятся проблемой. Но девушкам это нравится. Вот я и постарался.
– И что еще нравится девушкам?
– Всякие глупости. Почему-то многие думают, что для любви надо насыпать в постель и ванну лепестков роз, простыни должны быть обязательно шелковыми и все должно происходить обязательно при свечах, да еще чтоб и свечи были в высоком подсвечнике.
– А это не так? – спрашивает как-то слишком вежливо Надя, протягивая мне бутерброд.
– Да глупости девчачьи. Эти дурацкие лепестки моментально сохнут, прилипают к разгоряченному телу как банный лист, а потом либо забивают сток в ванне, либо сохнут, забившись в складки белья, и гербарий этот приходится вычесывать отовсюду. Простыни шелковые скользкие, и либо сам свалишься, либо они с кровати съедут не вовремя. Опять же, влажнеют моментально, а люди взмокают изрядно – льняные простыни влагу на себя берут, а шелковые нет. Получаются любовники – как из бани, скользкие и мокрые. Про свечки в высоком подсвечнике вообще разговор простой – от ээээ… вибрации легко вываливаются и падают. Пожар можно устроить, а сгоряча не сразу и заметишь. Не, свечи для любовных дел – только в плоской прозрачной вазе, воды туда и свечки плоские пускать плавать. И красиво, и не подпалишься…
– И откуда это тебе все эти тонкости известны? – весьма ледяным тоном спрашивает подобравшаяся Надежда.
Давлюсь кофе, который только что начал пить, и в очередной раз выслушиваю свой внутренний голос: «Чуешь, какой я хороший: что ни скажу – никто, кроме тебя, не слышит. А ты как помелом бряк-бряк. Язык без костей в тридцать локтей!»
– Я это в Интернете прочитал. Предупрежден – значит, вооружен! – и честным взглядом смотрю в самый точный детектор лжи – женские пытливые глаза.
– Надо же, и впрямь не врешь! – удивленно отмечает успокоившаяся любовница.
Внутренний голос тут же ехидно заявляет о себе: «Конечно, правда. Когда сам пишешь – сам же и читаешь. Не мог же ты написать, не читая… Но молодец. Выкрутился. А сейчас перехватывай инициативу, атакуй!»
