И наконец, четвертое письмо приходит из института. Ираида Филоктименовна, лично, подчеркиваю, лично и непосредственно напоминает мне, что послезавтра, в четверг, имеет быть третье в этом сезоне заседание кафедры. Мое присутствие там чрезвычайно желательно, тем более что оба предыдущих заседания я пропустил. Наверное, у меня были какие-нибудь уважительные причины. Ираида, как она пишет, выражает надежду, что в этот раз мне удастся найти для нее хотя бы пару минут. Есть ряд вопросов, которые необходимо решить.
Это письмо я с легким сердцем отправляю в небытие. Иными словами, просто стираю, не удостаивая ответа. Какая еще, к черту, кафедра? Какой институт? Все шатается, все трясется, все оползает, все рассыпается в пыль, а я как дурак буду сидеть два часа в душной аудитории и слушать отчет о количестве проведенных исследований и сдаче печатных работ. А также бесконечные ламентации на тему того, что «в наши трудные времена» у института опять нет средств. Ничего глупее, по-моему, придумать нельзя. Правда, еще Бонапарт на вопрос, что делать обыкновенному человеку в эпоху громадных исторических перемен, не колеблясь ответил: заниматься своими собственными делами. Так что в железном упорстве, с которым старуха Филоктименовна тащит кафедру, есть некий резон. Однако это не мой резон. Я не могу заниматься собственными делами, когда рушится мир. Наверное, в этом и заключается искомая «русскость», которую безуспешно пытается определить доктор Моммзен. Страна, мир, Вселенная для меня важней, чем я сам. А к тому же еще имеется Стана. И один этот факт способен затмить собой все вообще.
И тут, как нарочно, шофер переключается с новостей и жизнерадостный голос Станы заполняет собой весь салон… Стана Раздолина, радиостанция «Мы»… Вот Гена с проспекта Энтузиастов интересуется, когда американцы, наконец, уйдут из нашей страны? Не любишь американцев, Гена? – Ненавижу я их, так бы и порубил… – Ну что ж, мне кажется, что подобные чувства испытывает сейчас множество россиян. В общем, это хороший вопрос. А вот давайте попробуем спросим у них самих. Вот как раз идет по Невскому военный патруль. Лейтенант, радиостанция «Мы», прямой эфир!.. Наши слушатели интересуются: когда американские войска покинут Россию? – Страфствуйте! Мы не есть американски войска, мы есть финский окранитшенный континкент в состави части мирнотворческих сил. Мое мнение. Мы уходить токта, кокта русский народ сами поддершивать поряток ф стране. Мы сдес с миссия мира. Мы хотеть, чтопи ф Россия иметь нормальная шизнь… – Спасибо за пожелание!.. Стана Раздолина, радиостанция «Мы», прямой эфир… Ну вот видите, как все просто. Нам только надо наладить у себя нормальную «шизнь». Кстати, к этому, по-моему, и идет… А теперь у нас на линии Слава с улицы Благодатной. Слава, ну как вы там, благодать ощущаете? – Ну, это самое… как его… типа того… Слава, а почему такой грустный голос? Ах, вот в чем дело! Славу, оказывается, оставила любимая девушка. Конечно, тут загрустишь. Слава, мне интересно, а что она при этом сказала? – Ну, я не знаю… типа того, что я – полная скукота… – А ты скучный, Слава? Может быть, ты просто серьезный? – Гы… Не знаю… наверное… может и так… – Какой у тебя, Слава, рост? – Сто девяносто один. – А на цыпочках? – Гы… на цыпочках я не мерялся… – Блондин или брюнет? – Ну, типа того… – Что ж, давайте, ребята, попробуем Славе как-то помочь… Девушка, радиостанция «Мы», прямой эфир! У нас тут вопрос: Славу с улицы Благодатной оставила его приятельница. Что вы можете ему посоветовать? – Найти другую. – А где? – Ну, выйти на Невский проспект, в чем проблема? – Простите, девушка, как вас зовут? – Людмила. – Мила, а может, вы сами со Славой об этом поговорите? Слава хороший парень, шатен, рост сто девяносто один, серьезный рассудительный человек… – Ну, я, конечно, могу… – Слава, диктуй телефон. Мила с Невского сейчас тебе позвонит…
