Примерно через неделю Ивор связался с отделом Соцрега. Ответил Абдулл. И ответ Ивору не понравился совсем – Лилия попала в клинику при институте нейрохирургии и там вот уже сколько времени ее пытаются вернуть к жизни. Почти весь штат Института Социального Регулирования был отправлен в отпуска, остались только дежурные при каждом центре, да и то в их обязанности теперь входил присмотр за исправностью работы техники и не более того.
Тадынски отделался парой фраз, чем явно не удовлетворил любопытства коллеги и отключился прямо посреди прощания. Немного посидел, теребя браслет-змейку, к которому уже привык настолько, что перестал замечать. А разобраться с ней хотелось до чесотки в неприличных местах, да вот глаз вокруг неимоверное количество! К тому же были у Ивора некоторые подозрения на счет браслета и фантастических снов, но подозрения не в счет, как известно…
Тадынски направлялся на обед, когда по ушам резанул сигнал тревоги. По серым стенам зазмеились красные дерганые линии. Ивор бросился вперед на одних рефлексах – если бы он задумался хоть на миг, в правильном ли направлении бежит, то потерял бы драгоценное время.
Он и Уильям достигли дверей зала анализа почти одновременно. Тадынски замешкался на пороге и худосочный Уильям буквально снес его. Одно из кресел-коконов сошло с ума – словно дикое животное оно пыталось сорваться с места или хотя бы оторваться от пола. В руках младшего Норингтона что-то вспыхнуло. Он пару раз взмахнул рукой, да так быстро, что рука превратилась в смазанное пятно с линией пламени на конце. Во все стороны полетели искры, а кокон лопнул с оглушительным хлопком, словно гигантский воздушный шарик. На пол упал бледный до синевы Кондор. Уильям уже раскладывал радом мобильный реанимационный блок. «Когда только успел?!» – опомнился Ивор. Он бросился к соседнему кокону и не дожидаясь действий автоматики, сам нахлобучил вирт-шлем на голову.
Мозг окатило кипятком. На одну секунду, но этого хватило, чтобы «вечность» проваляться в нокауте. Тадынски кое-как удерживал себя в сознании, уже не понимая, где реальная картина происходящего, а где его собственное безумие.
Три, не четыре!.. пять… Пять очагов! Еще больше в площади, чем раньше! И направляются в разные стороны. Тадынски не выдержал и отпустил скудный завтрак на волю. Где-то на задворках расползающегося по швам сознания мелькнула неуместная радость о том, что не успел съесть обед.
Тадынски отсек изображение четырех пятен и ринулся в гущу пятой. Было тяжело, но все же гораздо легче, чем в прошлый раз. Тадынски чувствовал себя, как испытатель в кабине первого летательного аппарата – его мотало из стороны в сторону и вращало во всех плоскостях. Он вскрывал слой за слоем, но сердцевина пятна оставалась неприступной!
Взрыв сверхновой посреди непроглядной тьмы чуть не выжег сетчатку, а вместе с ней и так нокаутированный мозг. Ивора обдало холодным потом, как только он понял что произошло. Они накрыли огнем все, что попадало в границы сердцевины! Абсолютно всех, кто там был!
– Ивор, быстрее! – хлестнул по ушам голос мадам Бови.
– Вы только что…
– Соберись, тряпка!
Чудовищным усилием Тадынски переключился от обуревавших его эмоций к работе. Еще одно пятно и снова непробиваемая сердцевина. Ивор сжал челюсти так, что казалось вот-вот и посыплется эмаль зубов. Он давил бесконечно долго, ему не хотелось стать свидетелем еще одной бойни. Он чувствовал дыхание зарядов, готовых сорваться с орбитальных станций, у себя на щеках каждый миг чудовищно растянутого времени. Их жар опалял…
