– Таня, я…, – осеклась Лина, влетев в раздевалку, которая оказалась пуста.
Лина расстроенно рухнула на скамейку.
– Что же я делаю, – горько усмехнулась она.
В раздевалке бассейна было совсем тихо, за исключением падающих капель, которые собрались на потолке в душевой. Пар от душа еще не осел и сквозь него прорвался хлопок закрывающейся двери. Он пронесся в клубах пара и достиг ушей Лины.
Лина подскочила на ноги от неожиданности. Она была уверена, что находится здесь одна.
– Кто здесь?! – спросила она, пройдя в душевую.
Шлепая туфлями по лужам, она вышла к бассейну. Он был осушен и поэтому ее не удивило, что разделительные шнуры лежали рядом с бассейном. В противоположном конце бассейна виднелась дверь.
– Слинял, – бросила Лина, догадываясь, что нарушитель спокойствия уже покинул помещение.
– Испугал до чертиков, – буркнула она, и ее взгляд случайно опустился на дно бассейна.
Воздух пронзил леденящий душу крик. Ее собственный. Лина наблюдала с высоты шести метров истерзанное тело красивой женщины, которое лежало на белом кафеле в собственной крови. Оно застыло в неестественной позе. Лина узнала учительницу сразу, ведь они разминулись всего несколько уроков назад. Глаза Жанны неподвижно уставились на желтый потолок с флуоресцентными лампами. Красный костюм на ней был ярче багряной крови, растекающейся по квадратным плитам и подбирающейся в водосток. Жанна Дмитриевна стала бездыханной сломанной куклой, источающей саму смерть. Лина видела смерть и раньше, она часто писала о ней и даже пережила ее, но, несмотря на это, не могла с ней примириться, относиться к ней хладнокровно. Лицо ее не изменилось, просто слезы, одна за другой, покатились вниз по щекам. Она стояла и тихо плакала.
– Простите, – прошептала она, стараясь оторвать от учительницы взгляд, – простите.
Сомнений теперь совсем не осталось. Жанну убили, и этот неизвестный скрылся за дверью. Лина утерла рукавом блузки слезы и, нетвердо ступая, подошла к двери. Она, пренебрегая безопасностью, рванула ее на себя. Внутри оказался пустой чулан, сплошь заставленный швабрами, ведрами и всякой прочей утварью. Лина перешагнула через опрокинутую швабру, преградившую путь к выходу, ведущему на улицу. Солнце ударило в глаза. Лина, щурясь, спустилась по лестнице вниз и заметила бегающих на площадке учеников. С футбольного поля раздавались задорные крики и смех. Стоял обычный осенний день. Лину начало трясти крупной дрожью.
– Лина! – окликнул ее учитель физкультуры. Он выглядел взъерошенным, будто только что разгружал поезда. – Ты почему не на уроке?
Лина бросила на него взгляд, полный боли и отчаяния. Дрожь уступила место непреодолимой слабости.
– Ты какая-то бледная. Расскажи, что случилось? – спросил он взволнованно. Она услышала его голос в отдалении, глухо и неразборчиво, хотя он стоял напротив нее.
– Там…, – ответила Лина тихим угасающим голосом и потеряла сознание.
Лина оказалась в пустоте. Она сидела на гладкой поверхности ничего. Оно не имело ни цвета, ни запаха, ни рельефа, ни звука. Все в этом месте отражало ее собственное лицо. Она смотрела тысячью глаз на саму себя.
– Я ничего этого не хотела, – сказала она и отражения повторили. Невыносимый гул ее голосов заставил заткнуть уши, но она все равно продолжала слушать. Среди тысячи голосов она расслышала едва различимый крик:
– Хотела! Хотела, хотела, хотела…!
Лина вскочила на кушетке. Она оказалась в кабинете медпункта. Медсестра строчила в карточке, сгорбившись над столом.
