Китадо становилось все хуже. Я зашила рану на его руке и ноге, но зияющий порез на боку был слишком велик. Китадо требовалось время, которого у нас не было, и отдых, который мы не могли себе позволить. Можно было только очистить рану теплой соленой водой, как рекомендовали левантийцы, и хорошенько перебинтовать. Этим занялся юный левантиец Тор, перевязав грудь генерала с гораздо большим мастерством и аккуратностью, чем я ожидала.
От хижины дровосека мы поскакали на восток и под прикрытием туч и темноты пересекли Ивовую дорогу, и никто нас не видел, не считая птиц и лягушек. На другом берегу тянулась открытая местность, и мы ускорили темп, обдувающий лицо ветер смягчал бесконечные укусы дождя. Но все перекрывал нарастающий страх.
За мной охотятся на собственной земле. Если в ближайшее время я не найду союзников, я не только погибну, но, что гораздо хуже, провалю все задачи, которые на меня возложены.
Сян остался единственным вариантом.
Китадо согласился с этим, но я наблюдала за ним с тревогой. Время от времени его голова падала на грудь, и бритый левантиец Рах всегда подводил своего коня к Китадо, чтобы узнать, как он, хотя и не говорил на нашем языке.
Я боялась расставаться с левантийцами, зная, на что они способны, но ни секунды не надеялась, что они пойдут с нами, разве что с помощью угроз. Но они пошли. Я тысячу раз чуть не спросила Тора, по какой причине, но всегда проглатывала слова, поначалу потому что боялась спугнуть ценных заложников, которых могла использовать в качестве ставки, если светлейший Бахайн больше не хранит мне верность, а потом я просто боялась остаться в одиночестве. Пусть они и левантийцы, но они скакали впереди и в арьергарде нашей странной кавалькады, словно стражи, помогали устроить лагерь по вечерам и заботились о Китадо. И с каждым днем в моей душе разгоралась невольная благодарность, которую я не осмеливалась показать.
Но почему они поехали с нами? Может, они считают меня своей пленницей? Или их кодекс чести требует вернуть долг? Судя по их поведению, ни то и ни другое. Вообще-то единственный разумный ответ заключался в том, что они следуют за моей лошадью – лошадью Раха. Тор не хотел, чтобы я скакала на ней.
– Ты не можешь взять левантийского коня, – сказал он, когда я вошла в амбар дровосека, держа в руках тяжелые седельные сумки.
Я бросила сумки и ответила на его мрачный взгляд, положив руку на рукоять меча.
– Вот как?
– Даже если ты меня убьешь, то все равно не должна брать левантийских лошадей, – произнес он, явно довольный собой. – Они не станут терпеть никаких других седоков, кроме левантийцев.
И тут заговорил Рах, их диалог состоял из резких слов и шипящих звуков, а я тем временем рассматривала огромного коня, о котором он так беспокоился. Выглядел тот как обычная лошадь, только крупнее и сильнее. Даже седло и уздечка такие же, только несколько необычных, на мой взгляд, узлов и украшений. Может, он считает, что никто другой не способен скакать на таком огромном коне?
Я сжала поводья. Лошадь попятилась и дернула головой, чуть не оторвав меня от земли. Юноша перестал спорить со своим товарищем и ухмыльнулся.
