А если включить «Голод»…
Лучше этого не делать, иначе Эмма не поручилась бы за себя. Этот зов буквально со дна души поднимал всю первобытную силу ярости и какую-то зияющую бездну. Казалось, что внутри – огромная черная яма, засасывающая в себя без остатка все, что двигалось. И надо во что бы то ни стало заполнить эту яму. Едой. Сочной, калорийной, теплой… кровавой…
Эмма всего лишь однажды включала клич «Голод» и чуть с ума не сошла. Столько ярости, столько пустоты, столько кровожадности вдруг появилось внутри, что потом пришлось долго смотреть в зеркало и убеждать себя, что она не фрик, что у нее вполне человеческое лицо, руки, пальцы. И вполне человеческие мысли.
А потом она принялась есть и есть, несмотря на то что стояла глубокая ночь. Эмма тогда съела пять больших бутербродов с ветчиной и сыром, коробку шоколадных конфет и выпила кружек пять сока.
После этого она не решалась больше экспериментировать и не включала голосовые файлы профессора.
Язык фриков стал для нее слишком понятным и слишком родным. Сейчас, пока вибрировали в пространстве напряженные звуки, предупреждающие об опасности, Эмма слишком сильно чувствовала свое родство с предками, теми самыми, что находились за темными дверными створками. Она отлично понимала, что животных под дверьми сейчас нет, путь свободен. Твари отступили вглубь и пытаются укрыться по углам, как можно дальше от жутких звуков. Сама бы она сделала точно так же, если бы была фриком…
Эмма невесело усмехнулась и, кивнув, сказала:
– Порядок. Путь свободен. Можете проходить. У вас на планшетах точно такие же файлы – включайте их, как будете углубляться в коридоры. Ищите теперь катера – где-то они должны все же быть.
Эмме никто ничего не ответил. Серьезный до складки на лбу Федор быстро ввел шифр, и створки дверей дрогнули. Коротко зашипели и медленно, тяжело поползли в стороны. Будто нехотя, будто им самим было стыдно и страшно за тех обитателей, что приходилось скрывать за собой.
– Я-то думал, что уж и вовсе не откроем эти двери никогда… – совсем тихо пробормотал Егор.
Таис вздрогнула, побледнела и попятилась. Эмма сразу же почувствовала страх, ненависть и напряжение, клубившиеся у Тайки внутри. Да, есть что вспомнить при виде этих дверей. Воспоминания хуже ужасного сна, хуже самых жутких страшилок. Воспоминания – это часть прошлой жизни, это то, что было, что случилось. За этими дверями Эмма заболела, именно за ними чуть не превратилась во фрика. И сейчас, до сих пор, чувствует, как медленно, но неотвратимо охватывают ее странные изменения.
Что бы сказала Таис, если бы знала все это? Приказала бы запереть Эмму и наблюдать?
– Пошли. Эмма, мы чуток отойдем, и я сам закрою за нами двери. Так что ты можешь уже возвращаться, – распорядился Федор.
Пол под ногами странно дернулся, лампочки вверху опять еле слышно мигнули. Значит, станцию до сих пор обстреливают с крейсеров. Значит, Таис и Федору все же надо идти.
Гоша и Тоша держались бодро, да и Егор не боялся. Они прошли в проем следом за Федором и Таис, и узкие фонарики у них в руках рассеяли мрак, выхватывая серые стены и ряды длинных труб. За ними последовали пятнадцатые.
Вот и все. Они еще раз сделали это – зашли в запертые ангары Нижнего уровня. Путь действительно безопасен, связь есть, и все должно закончиться благополучно. Только откуда такие скверные предчувствия?
То ли от дурацкого фрикового сигнала, то ли еще отчего, но навязчивые чувства просто буравили мозг. Отмахнуться от них не удавалось.
