Мы остались молодыми… - страница 2

Вот и они – друзья мои боевые, с которыми больше восьми месяцев вместе выполняли на фронте задания, ставили минные поля, разминировали танковые проходы, сбрасывались на диверсии в разведку, уже определены в группу и собираются улетать. А я остаюсь, становится совсем грустно. Верно гласит восточная мудрость, что на того, кто остаётся, падает две трети печали, а на того, кто уезжает, только одна треть. Бросаю папиросу, даже курить становится противно. Спихиваю Жилкина с вьюка.

– Показывай, куда нести?

– Все прямо и прямо, потом за клубом налево, там нас автофургон ожидает, – потирая руки, торопится Николай.

Вдвоём они, кряхтя и поднатуживаясь, взгромождают мне на плечи эту кладь. Пригибаюсь и расставляю пошире ноги для устойчивости. Но что это? Тюк на самом деле совсем лёгкий, только громоздкий. Одному нести запросто. Ребята придуривались, волочили его по асфальту, поворачивали с боку на бок и поминутно отдыхали. Тянули волынку, показывали вид, как любит говорить Жилкин.

Вдруг Николай бьёт ладонью себе по лбу, вопросительно смотрит на Федю и тычет в меня пальнем:

– Зайцев, слушай сюда, может побалакаем про этого салажонка с нашим капитаном Сорокой, командир просил подобрать в отряд ещё кого-нибудь из знакомых минёров, пусть даже непутёвого, а этот чуешь какой работящий, может и пригодится…

Жилкин не успевает закончить свою глупую тираду, как вьюк летит на землю. Хватаю обоих за грудки и трясу, пока их зубы не начинают издавать звук, похожий на тот, что получается от детской погремушки с горохом внутри.

– Как вы, биндюжники, тупые грузоносы, смогли о главном умолчать? Бежим к капитану, может ещё не поздно! Капитан стал уже вашим, а я что? Чужой сделался у вас? Непутёвым обозвали?

Они запрокидывают головы и, не собираясь сдвинуться с места, гогочут, словно жеребцы. Что они нашли смешного?

Наконец угомонившись, Федя обрушивается на Николая:

– Вечно ты порываешься выступать, как римский оратор Цицерон, сказали бы ему о капитане после того, как чувак оказался бы в машине, может он и другие тюки помог бы перенести. А теперь, бывший докер, кантуй их сам. Видишь, друг наш навострился бежать к капитану, точно стайер на длинной дистанции. Для нашей непосильной работы он уже отрезанный ломоть.

Но бежать мне не приходится. Всё устраивается как нельзя лучше. Оказывается, Федя Зайцев и Николай Жилкин уже договорились с капитаном Сорокой, и я зачислен в его группу подрывником. По обычной привычке они разыграли меня. Но за такую радостную новость даже не сержусь на их шутки и готов перенести все тюки один. Главное-то, я лечу! Кончилось сидение.

Вскоре закончили дополнительную спецподготовку в бригаде. Выполнили учебные ночные прыжки с парашютом на холмы, поросшие соснами. Предположительно летим в Прикарпатье, перед самым отлётом скажут точно, при прыжках надо зарубить себе на носу, что если завис на дереве, то не надо спешить отстёгивать парашют или обрезать стропы и прыгать с дерева вниз. Конечно, если подбегают фрицы, то раздумывать некогда, бросай в них гранату и сам следом лети на землю, пока у них паника, а В более или менее нормальных условиях надо попытаться раскачаться на стропах и уцепиться за ствол или толстую ветвь дерева. Только после этого надо освободиться от парашюта, ски¬нуть вниз или спустить на стропе груз, и затем опускаться по дереву самому, если не надо сдёргивать полотно самого парашюта: днём он будет виден издалека, особенно с самолёта или нависающих гор.