Всё глубже и глубже погружаясь в вымышленную вселенную, Денис постепенно замыкался в себе и, всё дальше отдаляясь от сверстников, неуклонно отставал в развитии. Воспитатели пытались выдернуть его из омута вымышленных образов, но, поняв тщетность усилий, махнули рукой.
Из сладкого мира грёз вырывал только отчим. Красную, вечно пьяную небритую рожу он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Ещё лучше запомнил широкие, с короткими толстыми пальцами ладони, которые оставили множество отметин на его худом, тщедушном теле. Каждый всплеск бешенства отчима рождал в Денисе чувство такого ужаса, что после очередной экзекуции он не вылезал из-под кровати часами, часто там и ночуя. О прогулках не было и речи: Денис вечно был наказан и большинство выходных дней проводил под той же кроватью.
Просветления наступали лишь с редкими приездами матери. За два дня до этого отчим переставал пить, отчего становился ещё злее. Он выволакивал его из норы и, на несколько часов запрещая сходить с места, ставил рядом с телевизором. После окончания очередной передачи наконец обращал на него внимание и, сыпля угрозами и обещаниями боли, приказывал ему молчать. Боясь до дрожи в коленях одного его голоса, Денис ни разу не обмолвился матери о том, что происходит в её отсутствие. Догадывалась она или нет, он не знал, но упрёков в сторону отчима ни разу не слышал.
В школе всё повторилось. Оказавшись в одном классе всё с той же подросшей и окрепшей троицей, Денис хлебнул ещё больше бед и унижений.
В третьем классе перед самыми летними каникулами, вернувшись из школы, застал момент, когда три милиционера выволокли отчима из подъезда и затолкнули в видавший виды Уазик. Позже, глотая слёзы, соседка рассказала, что, напившись до невменяемого состояния, отчим жестоко избил, а затем зарезал маму.
Три дня спустя, стоя на кладбище перед гробом матери, Денис вдруг понял, что смерть её его нисколько не волнует. Он уже знал, что бабушка, которую до сего момента ни разу не видел, берёт его жить к себе в Москву. Смерть лежащей перед ним женщины, которая или ничего не видела, или просто не захотела избавить его от многолетних страданий, ассоциировалась только с отсутствием тирана и скорым отъездом от всех этих злых и ненавистных людей.
На новом месте жительства дворовые мальчишки сперва приняли хорошо. Новые знакомые пару раз звали гулять, но на этих разах всё и закончилось. Замкнутость, неспособность к сочувствию, вбитая отчимом трусость и злость на весь несправедливый мир быстро оттолкнули новых знакомых. Та же картина повторилась и в школе. Его больше никто не бил, не унижал, но вместе с тем и ребята, и тем более девчонки шарахались от него как чёрт от ладана. Всё это оставляло глубокие борозды на и без того расшатанной психике. Постоянный нервоз вскоре вылился в приступы удушья, диагноз поставили быстро. В пятом классе прямо на уроке случился первый эпилептический припадок, и это добавило ему популярности.
Единственным человеком, у которого в те времена был шанс хоть как-то подправить его мировоззрение, была бабуля. Но прожившая всю жизнь для себя женщина, непонятно из каких соображений приютившая Дениса, тратить на него время совсем не собиралась. Гуляя по многочисленным подругам и центрам для пожилых людей, дома она появлялась лишь поздним вечером, а часто не появлялась вовсе. Тратиться на содержание внука она не желала, и очень скоро его комната напоминала барахолку, куда престарелые подруги тащили всё ненужное мужское тряпьё. На фоне одноклассников с их любящими мамами и папами одетый в затасканные вещи Денис выглядел комично. И это тоже служило постоянным поводом для насмешек.
