– Я думаю съездить на выходных на дачу. Сто лет там не были, – сказала Мария Петровна. – Поздновато, конечно, июнь на дворе, но что-нибудь еще можно посеять. Не прокормимся, так хоть душу отведем. Как думаешь?
Юля скребла по тарелке вилкой, отделяя мясо от кости. Нехотя клала кусок на язык и скорее проглатывала, чтобы испорченные вкусовые рецепторы не успели выделить яд.
– Машины у нас больше нет, – продолжала мать. – Но я поговорила с дядей Сережей, помнишь его? Мы раньше вместе работали. Он сказал, что с удовольствием отвезет нас в любое время.
Вилка Юли скользнула по кости, и та вывалилась с тарелки на стол. Мария Петровна подскочила, быстрым движением опередила дочь и вернула курицу на стол.
– Я помогу, – сказала мать, принявшись отделять мясо.
Юля выронила из рук вилку, она ударилась о тарелку, и звон оглушил настойчивость матери. Девушка уставила пустые глаза в коридор, сжав челюсти.
Мария Петровна села на свое место.
– Прости. Ты и сама справишься, зачем я лезу?
Женщина прикусила щеку и вернулась к обеду. Оставшееся время за столом прошло в тишине.
Через некоторое время Юля поднялась, отнесла почти полную тарелку к раковине. Мать сама решит, что делать с объедками.
– Спасибо, – сказала Юля и пошла к двери.
Что помогало расслабиться, так это никотин. Юля курила на лавочке соседнего подъезда. Не потому, что боялась, что мать узнает, она уже знала, а потому, что у той лавочки было еще живое дерево, не обглоданное паразитом.
Медленный вдох. Такой же медленный выдох. Юля чувствовала каждый кубический сантиметр вдыхаемого дыма и прикрывала глаза в наслаждении. Медитация. Врачи советовали так делать, говорили, это помогает, и не ошиблись.
Выкурив две сигареты кряду, Юля оглянулась. Припаркованные во дворе машины напоминали, что когда-то здесь была жизнь. Спущенные шины, разбитые окна в надежде на наживу, кирпичи вместо колес – словно когда-то в этом месте была вода, кишела жизнь, а затем кто-то выкачал всю жидкость и на дне осели обломки прошлого.
Юля поднялась. Она обошла всех одноклассников. Никого не осталось. Чьи-то родственники еще надеялись, просили Юлю узнать у «своих», может, они знают что-то. Они не знают. И не было у Юли «своих». Она была одна, сама по себе. Рядом шагала лишь смерть, укусившая Юлю однажды за ногу, отхватив выше колена, и дожидавшаяся нового шанса.
Школа. Пустые окна, заклеенные скотчем накрест. За решеткой забора ветер гонял опавшие листья. Дворник давно не подметал территорию школы.
Юля прошла через калитку, оказавшись между стадионом и зданием школы. Дети играли в футбол. Лет двенадцать, не больше – решила Юля. Еще совсем маленькие. Не нюхавшие пороху, как сказали бы про новобранцев на фронте. И не надо. Не надо им нюхать. Никому не надо. Уже вдоволь глотнули.
Ребята на стадионе бегали и кричали. У них была одна задача – забить гол. Больше они ни о чем не думали. Как бы и Юле хотелось не думал ни о чем, чтобы по барабанным перепонкам перестали бить снаряды, чтобы раненные перестали кричать.
Детский голос, раззадоривший Юлю, начал давить, придавливать к земле. Казалось, обрубок правой ноги начинает кровоточить, кровь щекочет голени, но это не правда. Это голос оттуда – из преисподней, где Юля три года боролась за чужие жизни.
Выйдя с территории школы, Юля достала сигарету и закурила, держась за забор. По рукам и ноге забегала дрожь.
