Как вода сквозь трещины, сознание постепенно распространялось по новому телу, отдавая мне контроль сперва над глазами, за ними над языком и губами, потом над руками, пальцами и, наконец, ногами. Голоса надо мной слились в бурю звуков, а Кайса просто сидела, глядя на меня и не обращая на крики внимания. Слабая улыбка тронула уголки ее губ, и на миг я решила, что она развернется и сбежит, и мне ее не поймать. Но она не бежала, просто улыбалась, наблюдая, как я дрыгаю руками и ногами.
Сесть оказалось легче, чем я ожидала. Значит, труп совсем свежий и без болезненной возрастной скованности, уже появившейся в моем теле. Люди вокруг ахали, но я наблюдала только за Кайсой. Она наслаждалась, глядя, как я испытываю нечто одновременно и ужасное, и восхитительно освобождающее, находясь в теле, защищенном от любого вреда, – ведь оно уже мертвое. Опыт, который мы с ней теперь разделяли, сближал – момент единения, заглушающий все обиды.
– Вообще-то, это довольно приятно, – произнесла я, почему-то удивляясь, что голос не мой. – Кроме пепла. Я вполне обошлась бы без вкуса пепла.
Все уставились на меня. Наверное, мне следовало устыдиться, что все видят, какое я чудовище, но сейчас, когда Кайса улыбалась мне моими губами и глазами, ничего ужасного я не чувствовала. Я такая, как есть, какой этот мир создал меня, и моей вины в этом нет.
И, как когда-то Кайса в теле Джонуса, я раскинула руки перед оторопевшими левантийцами.
– Ну, теперь вы мне верите? – произнесла я и в ответ услышала звон клинков.
Все смотрели на Тора, вопросительно и с укором.
Первым заговорил капитан, его голос звучал тревожно.
– Я не знаю, как чилтейцы относятся к смерти, – медленно перевел Тор. – Но у нас мертвое тело неприкосновенно до тех пор, пока не освобождена душа, а ты…
Он прервался. Капитан Рах заговорил снова, теперь уже быстро и обеспокоенно, и по кругу наблюдателей прокатилась рябь вздохов.
– Как ты там оказалась? – спросил переводчик. – Ты сказала, у тебя две души. Что ты сделала с душой Лепаты, почему можешь жить в ее теле?
Посмотрев на Кайсу, я увидела то же смущение, какое испытывала сама. Что-то изменилось. В вопросе не было любопытства, но присутствовал страх – и не перед говорящим и ходящим мертвым телом, как следовало ожидать.
– Я… ничего не сделала, – ответила я, переводя взгляд с Кайсы на левантийцев и прикидывая, не придется ли выбираться отсюда с боем. – Она была мертва. Души не было, только тело… как ящик.
Молодой человек начал переводить под нарастающий крик, и когда левантийцы бросились к нам, я, раскинув руки, закрыла собой Кайсу. Сил у моего неуязвимого тела было как после кварты Пойла, я рычала и бросалась на тех, кто готов был убить одну из своих, чтобы достать меня. Ничего удивительного, что Хана вечно не хотела расставаться со своими мертвыми шкурами, ведь такая мощь…
Я едва успела уловить быстрый взмах клинка, отблеск стали в слабом свете, а мгновение спустя он перерезал мне шею. Боли не было, лишь давление, когда острое оружие погрузилось в плоть, разрубая кожу, мышцы, жилы и кость.
Мне опять показалось, что я лечу, но не отделяясь от тела, а переворачиваясь и кувыркаясь, Я пыталась кричать, но не было воздуха, попыталась ухватиться за что-нибудь, но рук тоже не было, оставалось смотреть, как кружатся левантийцы, пока не ударилась оземь. Я лежала в траве и не чувствовала ничего ниже шеи. Нет, чувствовала отсутствие всего ниже шеи. Крики доносились до меня как сквозь воду, и куда ни глянь, всюду ноги, и…
