Мы все нарциссы? Феномен нарциссизма от мифологии до патологии - страница 2

Число людей с патологическим нарциссизмом растет? Если верить желтой прессе и криминальной хронике, может показаться, что так и есть. Но будьте внимательны: любое расстройство личности описывается по биопсихосоциальной модели, и «социальное» в ней всего лишь треть. Остаются темперамент и семейные отношения, текущие и прошлые. Жизни не так-то просто заставить нас преодолеть порог, отделяющий обычный нарциссизм повседневной жизни от злокачественного нарциссизма, который отравляет рабочую среду, личные отношения, политическую жизнь.

Хотя эгоцентрик по определению ставит в центр внимания собственное я, это я (да простит меня Гадда) не всегда настолько сосредоточено на самом себе. В психоаналитической традиции Я (будь оно написано прописной или строчной) рассматривается как функция, регулирующая отношения между внутренним и внешним, желанием и реальностью, законом и импульсом. Можно сказать, что это я – управляющий домом. Домом, который, в силу сложности его устройства, мы можем назвать другим словом, вошедшим в историю психоанализа, – «Самость». Монотеисты психоанализа пишут его с прописной буквы и употребляют только в единственном числе. Я политеист и обычно (за исключением случаев, когда имею в виду понятие грандиозной «Самости», которое имеет определенные корни в психоанализе) предпочитаю писать это слово со строчной буквы и часто употребляю во множественном числе. «Самости» – это мы, ведущие переговоры с самими собой и гарантирующие себе (с большим или меньшим успехом) непрерывность существования. Это подлинное, но гибкое сердце, способное адаптироваться, не теряя своей самобытности. Если бы меня попросили сформулировать одну из сегодняшних проблем, я бы сказал так: мало веры в я, слишком много в эго, мало усилий ради «самости», слишком много ради селфи. Ничего общего с щедрым нарциссизмом некоторых нарциссов, так хорошо описанным в посвящении одного поэта другому – в стихотворении Витторио Серени об Умберто Саба:

Нарциссизм заставляет нас избавляться от вопросов, на которые нам не хочется отвечать. Сто́ю ли я чего-то? Насколько важна для меня оценка других? Нужно ли мне ощущать себя важным? Очень ли я завистлив? Использую ли я других в своих целях? Презираю ли их, обольщаю их, боюсь их? Служит ли мой альтруизм моей самооценке? С детства воюя с этими вопросами, беззастенчиво и с нежностью подменяя их любящим взглядом, который (не) знает нас, мы рискуем, повзрослев, стать грандиозными нарциссами, высокомерными и лишенными эмпатии. А также рискуем стать нарциссами робкими, боящимися осуждения, уязвимыми для критики, стыдящимися того, кто мы, завидующими тому, чего у нас нет.

Чтобы рассказать об архипелаге нарциссизма, я собрал множество материалов: образы из мифов, кино и литературы; попытки психоанализа объяснить, как и почему становятся нарциссами; коварное разнообразие проявлений диагноза, которое одновременно привлекает и отталкивает клиницистов; истории из криминальной хроники. Также я уделил внимание биологии темперамента и вкладу нейробиологии в понимание нарциссической личности.

Путешествовать по целому нарциссическому архипелагу лучше всего под «Парусом»[4]. Чтобы бороздить коварное море самооценки, я направил свой психологический секстант на два созвездия – классическое и клиническое. Во время моего путешествия мне иногда казалось, что я вхожу в мифическое измерение повествования на языке символов, доступном всем. Именно поэтому я решил начать свой рассказ с Овидия, чтобы потом перейти к современным мифам психиатрии и психоанализа. Текст, который вам предстоит прочесть, разделен на две части: «Мифическая история» и «Клиническая история». Они отражаются друг в друге, и, я надеюсь, отражаются не нарциссически, а диалогически, и в этом диалоге каждая сохраняет свой голос.