Мясной Бор - страница 98

– Смотрите, братцы, – сказал он. – Прижал мороз голубчиков, в бабьи платки рядиться стали. Отбирают полушубки у мужиков.

Вдруг нары заскрипели, куча тряпья зашевелилась, и из-под нее выполз на свет молодой белобрысый солдат. Будто подтверждая последние слова старшего сержанта, был он укутан в женскую шерстяную шаль, поверх сапог – огромные соломенные боты. Глаза солдата прикрывали роговые очки, сквозь очки было видно, как испуганно глядел он на русских.

Солдат поднял руки и забормотал:

– Гитлер капут! Русский камрад гут! Гитлер никс гут!

– В плен захотел, собака! – закричал Гриша Володарский. – А пулю не хочешь?

– Остынь, – сказал Шилин. – Раздухарился ты сегодня.

– Застрелю пса! – сунул «парабеллум» в лицо солдату Володарский.

Киреев оттолкнул его и вырвал из рук «парабеллум».

– Что это с тобой, Гришаня? – ласково спросил он. – Он ведь безоружный. И сам сдался… А ты с пистолетом, да и трое нас на одного. Нехорошо, брат Григорий.

Володарский, шатаясь, подошел к лавке, сел на нее, руки положил на стол и опустил на них голову.

– Как зовут? – спросил Шилин, он знал немного немецкий.

– Йозеф Гауптман. Берлин, Фридрихштрассе, шесть, – с готовностью ответил тот. – Был денщиком у господина капитана.

– Что ж ты его не перевязал, денщик хренов? – заметил Киреев. – И даже защитить не попытался. Я б на твоем месте так с пяток бы здесь уложил, не менее.

Иозеф Гауптман выпучился на него, не понимая.

– Вас ист дас? – сказал он.

– Вот именно вас, – пробормотал Киреев и пренебрежительно махнул: – Видел я вас на одном месте…

В блиндаже вдруг послышались странные звуки. Они огляделись и увидели, что это плачет Гриша Володарский.

– Ты чего это, дурила? – спросил Шилин и несильно тряхнул Гришу за плечо.

Водитель тягача поднял заплаканное лицо.

– Ребята, – всхлипывая, сказал Володарский, – это до чего же я озверел!.. Убил раненого человека. И пленного застрелить хотел! В какого волка они превратили меня! Что сказала бы на это моя бедная мама?

К началу февраля тяжелые бои на территории, которую Вторая Ударная армия освободила от захватчиков, еще более ожесточились. Кавалерийский корпус Гусева, находившийся до того в резерве Мерецкова, и стрелковая дивизия полковника Рогинского, войдя в прорыв у Мясного Бора, стали стремительно продвигаться в северо-западном направлении, охватывая чудовскую группировку гитлеровцев. Конники Гусева шли на Ольховку и Финев Луг.

Противник в спешном порядке ставил на пути заслоны, но пока кавалеристы относительно легко их сбивали. За пять дней корпус продвинулся на сорок пять километров от Мясного Бора.

Сразу наметилась определенная закономерность в поведении обороняющихся немцев. Когда кавалерийский корпус, а также идущие на острие главного удара 327-я дивизия Антюфеева и 59-я стрелковая бригада продвигались на север и северо-запад, все шло относительно нормально. Пришельцы оказывали сопротивление. Оно хотя и с трудом, но преодолевалось яростным и неудержимым авангардом Второй Ударной. Стоило же взять правее, попытаться приблизиться к Октябрьской железной дороге и вообще двигаться в этом направлении, как сопротивление гитлеровцев резко возрастало. Создавалось впечатление, что противник стремится выжать армию генерала Клыкова в малонаселенные пространства, покрытые гиблыми болотами, лишенные транспортных магистралей.

Вскоре наши соединения полностью овладели железной дорогой Новгород – Ленинград на участке Село Гора – станция Еглино. Но беда заключалась в том, что эта дорога вела в никуда… На юге был занятый врагом Новгород, на севере – блокированный Ленинград. До следующей дороги, лежащей западнее и ведущей из Питера в Сольцы, добраться не успели, да это ничего бы и не дало – концы ее опять-таки вели к врагу. Вот бы взять Любань и окружить немцев в Чудове! И бесформенный мешок, каким представлялась на карте освобожденная Второй Ударной русская земля, стал выбрасывать отросток на северо-восток, в сторону Любани.