Арестовывать начал я, разумеется, с Гагарина, – продолжил излагать Игнатьев. – Он оказался весьма слаб телесно и после небольшого физического воздействия все нам рассказал. Примерно пятнадцать минут назад, – глянув на часы, зачем-то уточнил Павел Николаевич.
И последнее. Быть может, вам еще не доложили, но на вашего дядю, Великого князя Константина Николаевича, также было совершенно покушение. О, ничего страшного! – предугадывая мой вопрос, поспешил успокоить меня Игнатьев. – Бомбист промахнулся, и князь отделался легким испугом, но, тем не менее, считаю, что ваши ближайшие сторонники вне дворца могут находиться в опасности. Я уже принял меры по усилению охраны.
Бомбист же, вот уж совпадение, снова оказался поляком. Он схвачен и сейчас допрашивается. – Граф ненадолго замолк, давая мне время переварить вываленную на меня информацию. – Каковы будут дальнейшие распоряжения?
– Пока никаких, – негромко сказал я, потрясенный мыслью, во что вылился такой, казалось бы, безобидный ранее заговор. – Хотя… – меня обуял бешеный приступ ярости. – Объявите в газетах, что на меня и мою семью было совершено покушение. Передайте нашим послам в Европе, особенно в Британии, чтобы непременно настаивали, что новорожденного наследника Российского престола, внука королевы Виктории, убили именно поляки. Прибавьте, что они же едва не убили и императрицу. Не раскрывайте подробностей, просто скажите, что заговором руководили польские магнаты и шляхта, соблазнившая своими посулами часть русской аристократии. После организуйте пару утечек с нужной нам версией событий, сплетням всегда верят охотнее, чем официальным газетам. Ну не мне вас учить, граф! Также подготовьте войска к отправке в Царство Польское и Привисленский край. Там непременно вспыхнет бунт. Я напишу письмо Муравьеву, он пройдется по ним огнем и мечом. И пусть не миндальничает! Подготовь указ об отчуждении имущества заговорщиков, – сыпал распоряжениями я. – И не скромничайте, граф, забирайте все что есть. Имения антирусски настроенных польских магнатов и шляхты – туда же, в казну. Если они окажутся чересчур осторожны и не выступят против наших войск, поводом послужит… поводом будет… – я задумался и перевел дыхание, – в конце-то концов, придумайте повод сами! Впрочем, лучше сначала немного подготовьтесь, – сбавил обороты я. – Газетные статьи оставьте к завтрашнему, чтобы не насторожились раньше времени. Вам что-то непонятно, Николай Павлович? – видя вопрошавший взгляд Игнатьева и мгновенно раздражаясь, упрямо наклонил голову я.
– Николай Александрович, – наедине Игнатьев нередко пользовался моим разрешением опускать придворные титулования, – вы понимаете, что подобные меры вызовут не только новое восстание в Польше, но, возможно, сильнейшие волнения в России? Как отреагирует на все это Европа?
– Да ты понимаешь, что я СЫНА ПОТЕРЯЛ?! СЫНА! – рявкнул я на опешившего Игнатьева так, что задрожали стекла в витражных окнах. Бурлившая во мне ярость наконец нашла выход. – Ты еще будешь мне говорить о том, как отреагирует Европа! – Я в бешенстве треснул кулаком по столу. Перевернувшийся от удара стакан покатился, заливая разложенные на столе бумаги коньяком. Я, не помня себя от ярости, схватил его и швырнул в камин.
– Спокойнее, Ваше Величество, спокойнее, – успокаивающе поднял руки Игнатьев. – А все-таки выпейте. Оно вам сейчас не повредит. – Он подхватил графин, подошел к серванту, вынул низкую толстую коньячную рюмку на тонкой ножке и доверху наполнил ее янтарным напитком.
