Мятежная герцогиня - страница 34

Ровно через неделю тетка снова привела его в баню, где их ждала новая жертва из дворовых девушек. Ей тоже было пятнадцать лет. Им теперь всегда было пятнадцать. Илария придумала новые правила игры: она вплела в волосы девушке цветок незабудки и звала жертву его именем. Каждый раз он сам зарывал тела в конце сада, а тетка тогда впервые воткнула в снег на месте одной из тайных могил шелковые незабудки.

Оба любовника все больше втягивались в эту извращенную игру и, когда пришла пора оставить имение кредиторам отца, они не столько жалели о доме и доходах, сколько об утраченной возможности находить новые «цветы», как они их теперь называли.

После отъезда из имения Илария с Анфисой переехали на маленький хутор, через несколько дней к ним присоединился Лаврентий. Любовники уже не могли остановиться. Теперь жертв искали в Митаве. Илария и Анфиса, выспросив, сколько девушке лет, приглашали ее на работу, увозили на хутор, объясняя, что хозяйка сейчас за городом и хочет сама посмотреть на новую горничную. Девушку запирали в бане, и любовники наслаждались своей игрой, пока Лаврентий не насиловал жертву. В ту же ночь Илария поила ее своей настойкой, отправляя на тот свет. Девушек закапывали в конце сада, и тетка старательно высаживали на могилах такие же цветы, которые вплетала в волосы девушек в первый день их испытаний.

Три года прожили Островские на хуторе, когда Лаврентий получил письмо с сообщением, что он – наследник имения в дальней губернии. Это известие было особенно радостным потому, что молодой человек чувствовал, как вокруг них сжимается кольцо: о пропавших девушках слухи ползли по всей Курляндии. Он сам хотел бы остановиться, но Илария совершенно обезумела, их игра ей требовалась как наркотик, а он уже не мог расстаться с этой женщиной, да и ничто не давало ему такого наслаждения, как насилие над юным девственным телом.

И теперь, размышляя, как же ему поступить со своими планами, он в очередной раз сдался и решил поиграть неделю с Иларией, а потом снова попытаться поселить ее в уездном городе и срочно форсировать наступление на сердце и приданое светлейшей княжны Черкасской.

Долли скучала. Дождь, ливший уже целую неделю, прервал ее поездки верхом и лишил интересного собеседника, каким стал для нее за последнее время Лаврентий Островский. Как она удивилась, узнав, что он тоже бредит лошадьми и хочет устроить в своем новом имении конный завод. До этого все молодые люди, с которыми она начинала говорить о разведении лошадей, считали, что она шутит. Они весело смеялись и отвечали пошлыми сентенциями о том, что место женщины – домашний очаг, а основная добродетель – преданность семье. Как они были скучны и мелки, и как она их презирала.

Девушке было невдомек, что настоящих молодых мужчин, кроме брата, она еще не видела, потому что все они были сейчас в армии. Те юноши, которые остались еще в родительских домах в их уезде, были озабочены только тем, чтобы выглядеть взрослее и храбрее, ведь им приходилось конкурировать с легендами, в которые превратились их старшие родственники, овеянные боевой славой.

Двадцатишестилетний Лаврентий, слегка прихрамывающий на одну ногу вследствие ранения, казался на фоне товарищей ее детства коршуном, случайно залетевшим в стаю воробьев. Долли говорила себе, что не влюблена в него, а только ценит в нем яркую красоту, воспитание, талант художника, и, конечно, любовь к лошадям. Но сердце подсказывало ей другое: она с таким нетерпением ждала новых встреч с молодым человеком, так радовалась его присутствию, а его случайные прикосновения вызывали в ней незнакомый трепет, обещавший что-то сладкое и запретное. Княжна даже начала мечтать о том, чтобы оказаться в объятиях этого красивого и опытного мужчины, и только железные правила, намертво усвоенные всеми внучками неумолимой Анастасии Илларионовны, не давали ей пуститься в эту авантюру. Теперь девушка хотела, чтобы Островский ездил к ним в дом, ухаживал за ней, и она даже готова была принять его предложение, если бы до этого дошло.