Ерохин перестал поглаживать фуражку, замер, затем начал отстукивать по лакированному козырьку барабанную дробь.
– Вот-вот, он и здесь цирк утраивает! Это из-за таких наша партия теряет авторитет, это… – Дубяйко даже привстал из кресла, – а такие, как ты, Сорокин, этому потворствуют!
Сорокин опять пожал плечами.
– А подполковник Лунянин как думает? Николай Никитич, он ведь начинал свою службу в первой эскадрильи? – вдруг учтиво произнес Дубяйко, и его учтивость вместо привычной нахрапистости мне не понравилась. Повеяло фальшью, неестественностью к тому, что происходило. Офицеры знали наши натянутые отношения, а здесь он вдруг назвал меня по имени-отчеству.
– Да, мы начинали вместе, еще лейтенантами, – я посмотрел начальнику политотдела в глаза, и он сразу отвел взгляд.
– И что?
– Хороший офицер, орденоносец.
– Как же этот орденоносец умудрился так гвардию опозорить?
– За всю гвардию говорить не надо. В ней тоже всякого по нынешним временам хватает. А если по правде, ничего страшного в том, что произошло, не вижу. Ну, слегка освежил генерала. Вода ведь чистая, без дерьма и запаха.
– Вы, вы… ты, ты, подполковник, ты думай, о чем говоришь?!! – Дубяйко постучал себя по лбу, – причем здесь дерьмо и запах! Да так можно договориться знаешь до чего?
Парамыгин ухмыльнулся, посмотрел на меня, покачал головой, пробормотал:
– Да, покатилася торба с великого горба… Фарисействуем, братцы, фарисействуем. Были такими, такими и останемся.
– Парамыгин, что у тебя, чем недоволен? – уставился на него Дубяйко.
Парамыгин оторвал взгляд от летавшей мухи:
– Из-за стакана воды ломать судьбу, не дороговато ли для нас?
– О каких «нас» мямлишь, я говорю о партии, о ее авторитете!! – перешел на крик Дубяйко. – Кто еще такого мнения? Здесь не торги, здесь заседание партийной комиссии отдельного гвардейского вертолетного полка. Офицер пьяным вышел, пьяным, когда такое, – вскочил Дубяйко и покрутил пальцем, словно винтом, – такое мероприятие, в поддержку самого Горбачева. Что о нас подумают в Москве, если туда сигнал проскочит?!!
– Да, иногда стук быстрее доходит, чем звук, – ухмыльнулся Парамыгин, – Москва, она и есть Москва, уж выше некуда! Вот только официального заключения, что он пьяным был, у нас нет. Без него… Сами понимаете…
Разговор явно пошел не по тому руслу, на которое рассчитывал Дубяйко.
– Какое еще заключение, Парамыгин?! Вы что, с ума посходили?! Это что, партийная оценка?!! – он навис над зеленым сукном, словно собрался вынести стол вместе с сидевшими за ним офицерами хоть куда-нибудь, но подальше от своего кабинета. – Партсобрание исключило! Единогласно!! Вы что, коммунистам политотдела не доверяете?! С Луняниным, выходит, спелись. Та-ак!! А как считает подполковник Семенов?
Давно ходивший в замах начальника штаба, вечно угрюмый и чем-то недовольный Семенов, уже видевший себя в новой должности после ухода Громова, развел руками:
– Почему же, коммунистам политотдела мы доверяем. Как не доверять!
– Ну вот, – облегченно вздохнул Дубяйко, считая, что дальше никаких казусов ожидать не придется и он быстренько доложит в политуправление и лично генералу Иванникову о том, что коммунисты полка из всего случившегося сделали верные выводы. Он уселся и привычно расправил плечи.
– Чего мы здесь разошлись, давайте послушаем Ерохина, – внес предложение Парамыгин.
– Чего его слушать, надо выносить вопрос на голосование, а, Сорокин? – Дубяйко хлопнул по красной папке ладонью.
