– Хорошо, святой отец, – смиренно согласился Брасье и послушно опустил голову. Священник машинально отметил про себя наметившуюся тонзурную плешивость Жан-Жака и его большие, словно лопухи, уши.
– Все мы равны перед Господом нашим, – возвел очи к потолку преподобный, – сокрушайтесь о грехах. – С этими словами отец Бернар быстро прочел положенную в таком случае молитву, отпустил Жан-Жаку Брасье грехи и проводил его взглядом до дверей костела. Торопливо засобирался домой.
Эта «история» не заинтересовала преподобного. На ходу смакуя подробности услышанного сегодня в исповедальне от иных прихожан, отец Бернар поспешил домой, где предался литературным трудам, до глубокой ночи делая записи в тайной тетради. О том, что рассказал ему Брасье, он быстро позабыл и чрезвычайно удивился бы, если кто-то вдруг сказал бы ему, что повод вспомнить об этом рассказе появится у него уже очень скоро.
Жан-Жак, его супруга Таня и дочь Мария готовились ко сну после семейного ужина. После исповеди Брасье совершенно успокоился и, будучи человеком очень набожным, решил исполнить все так, как наказал ему священник. Поэтому перед возвращением в свою квартиру он поднялся выше этажом, позвонил в дверь и несколько минут рассыпался в извинениях перед двумя перепачканными краской гастарбайтерами. В конце своей речи Брасье еще раз попросил у них прощения за те резкие слова, что он сказал прежде, и предложил пойти на мировую. Разговор шел по-русски, и стороннему наблюдателю, случись он неподалеку, было бы забавно наблюдать за мимикой и акцентом всех троих: Брасье отчаянно грассировал, рабочие забавно коверкали слова. В результате все закончилось перемирием, пожатием рук и заверениями в искренней дружбе. Брасье с легким сердцем спустился к себе и весь остаток вечера провел в атмосфере семейной идиллии, которую не смог нарушить даже вид огромного пятна на потолке в гостиной – результата тех двух «проливов». «Пустяки, – храбрился Брасье, – вот приедут хозяева квартиры, и я получу с них за это пятно. И зачем это я так нервничал? Как хорошо, что теперь нет никакого напряжения, а эти рабочие вполне приятные ребята». С Таней, которая лишь недавно перестала истерить по-поводу «козлов вонючих, которым надо яйца пооткручивать», он решил свой поступок доброго христианина не обсуждать.
Ужин прошел замечательно, Жан-Жак выпил пару стаканчиков вина и пришел в благостное расположение духа. С Таней они обсудили планы на следующую неделю, и женщина, уложив маленькую Марию в кровать и включив ей ночник, без которого девчушка отказывалась оставаться одна в своей спальне, пошла в ванную комнату, разделась и встала под душ. Жан-Жак включил телевизор и рассеянно, одним глазом наблюдал за происходящим, одновременно пытаясь постичь смысл статьи в каком-то журнале. Внезапно раздался звонок в дверь, и Брасье встрепенулся:
– Я открою! – крикнул он жене, но та не услышала его из-за шума воды. Маленькая Мария спала крепким сном невинного ребенка и не услышала ни звонка, ни отцовского голоса. Ей снилось, что ее большой плюшевый медведь вдруг заговорил человеческим голосом, и они вместе стали играть в догонялки и прыгать с дивана в гостиной. И было все это так чудесно, так волшебно, что Мария улыбалась во сне.
Брасье покрепче затянул пояс халата, сунул ноги в уютные домашние туфли и вышел в коридор. Подошел к входной двери, посмотрел через глазок и увидел, что на лестничной площадке переминается с ноги на ногу один из рабочих.
