Ключевой записью стало первое, что предложила мне память. Эти воспоминания об одном из январских дней тысяча шестьсот сорок восьмого года, месяцем ранее мне исполнилось всего пятнадцать, и я был самым юным мореходом на корабле ледового класса «Лебедь». К слову, уже тогда кормчий[6] Афанасий Иванович без опаски доверял мне управление судном.
В то морозное утро десять погонщиков правили огромное стадо северных оленей, разбитых на четвёрки. Эта могучая ездовая сила растянулась на сотню саженей[7] и увлекала за собой необычную упряжь из тридцати нарт, приставленных и связанных плотными рядами. На повозке возвышался массивный двухмачтовый коч[8]. Восемнадцать поморов стояли по правому и левому бортам, удерживая шкоты[9], словно вожжи, и поочерёдно, то натягивая, то стравливая их, управляли парусами. В одно мгновение так долго дремавшую тишину разогнали хрипы взмыленных оленей, топот копыт, свист погонщиков и скрипы корабельных снастей. Все эти звуки объединялись в единую невидимую волну, которая ударялась о ледяные торосы и уносилась прочь. Заиндевелый корабль после стольких дней зимовки, после пережитых морозов и вьюг наконец-то мчался по Ледяному морю, закручивая снежные вихры за кормой.
Я стоял рядом с нашим капитаном Афанасием Команиным и следовал его указаниям. Ветер дул с кормовых углов, и обмёрзлое судно шло курсом в бакштаг[10], нам лишь оставалось создавать дополнительную тягу парусами и стремиться удерживать нос корабля за оленями.
В тот радостный день наши приключения не закончились, но многие из нас выжили и получили надежду вернуться домой, снова увидеть своих близких, обнять мати, тятю, жёнку, сестру…
Много позже я соединил разрозненные события, переписал их в хронологическом порядке и представил на суд читателя пережитое мною.
Холмогорцы Афанасий, Федот и Семён Команины, прежде чем построить корабль ледового класса на судоверфи у братьев Бажениных, проходили под парусом двадцать лет. До того дня, пока не был спущен на воду двухмачтовый коч и братья не отправились на промысел мамонтовых бивней, они уже изведали и опробовали морской путь к берегам Печоры и Ямала.
По первости они в складчину сшили себе одномачтовую кочмару длиною в девять саженей, подобрали в свою артель[11] ещё шестерых рыбаков и начали промышлять на тони[12] у Каниного Носа. Ловили ставными неводами сёмгу, камбалу и всякую прочую мелкую рыбу, добывали моржовые клыки. Рыбу солили и по зимним дорогам отправляли в столицу, клыки продавали холмогорским косторезам. Через пятнадцать лет уже каждый из братьев имел свой малый коч и команду. Тремя кораблями они стали ходить на Мурман за треской и палтусиной. Тогда-то и взял меня кормчий Команин Афанасий Иванович на свою посудину младшим помощником, или, как у нас принято говорить, зуйком[13].
Свой первый поход на Мурман я запомнил до мельчайших подробностей. Одна тысяча шестьсот сорок пятого года, двадцатого мая, в два часа дня все приготовления были закончены. Афанасий Иванович скомандовал: «Отдать швартовы!» Развязывая швартовный трос на берегу, я замешкался и, запрыгивая в отплывающий корабль, чуть не свалился в воду. Ухватившись двумя руками за борт, я подтянулся и перевалился на палубу. Команда подняла меня на смех.
– Цепучий малец! – басили поморские глотки. – Этот и на Шпицбергене не пропадёт! И в море у зверя добычу отымет!
