На далёких островах - страница 31
Валька очень гордилась мной. Деньги её не впечатлили, а вот в орденах она знала толк, у её папы много разных наград. Моей наградой она хвасталась так, как будто орден вручили лично ей. Держала его в отдельной коробочке, любовалась им, гладила и сдувала с него пылинки. Мне выдавала его только когда я одевал парадную форму! Иногда она привязывала к нему золотую цепочку и одевала на себя. Прямо на голое тело. Интересно смотрится.
Свои действия я за подвиг не считал. Больше переживал за потерянный самолёт. Я-то знаю, какого труда стоит самолёт на заводе собрать. И денег он баснословных стоит. Народных денег. Три самолёта – детский садик. Пять самолётов – школа. Семь самолётов – поликлиника или больница. Но орденом я тоже гордился! Это настоящий боевой орден. И получить его в двадцать четыре года, да ещё в мирное время – большая удача! Теперь у меня две боевые награды: медаль «За Оборону Москвы» и вот, теперь ещё и «Красная Звезда». Медалью никого не удивишь, у моих ровесников было много боевых наград, но обычно не самые серьёзные, вроде моей. Хотя со мной в училище учился один курсант, у него была медаль «За отвагу»! Эта, на первый взгляд простенькая медаль, на самом деле почётнейшая награда! Очень высоко ценилась среди фронтовиков. Её не получить «за участие», её давали только за личный подвиг и храбрость, проявленную в боях с врагами Советского Союза. Прямо как в «Положении о награде» и написано!
Мой дед, когда мы приехали в отпуск, взял мой орден, достал свой, полученный ещё в гражданскую войну, оттёр от пыли, и стал сравнивать номера. Долго, сослепу, не мог разглядеть, а когда разглядел, сделал вывод:
– Молодец внучок! За сорок лет всего пятьдесят тысяч человек! Гордись!
Дед ошибся аж в сто раз, но я не стал его расстраивать.
1.10 Ложная тревога
Все вроде хорошо складывается. И с женой, и со службой. Мы привыкли Курилам, уже не переживали из-за неустроенности местного быта, суровости климата и полной оторванности от цивилизации. Когда живёшь в Москве, то кажется, что Курилы где-то там, далеко, на краю света, а с Курил все видится ровно наоборот! Это Москва черте-где, я мы тут, в самом центре вселенной живём.
Как-то вечером приходит Валька с кухни, очень озабоченная и даже слегка напуганная. Её прямо сразу с порога стало распирать от желания поделиться очередной порцией слухов. Она снизила голос до таинственного и зашептала:
– Ты даже не представляешь, что я сейчас услышала! Это настоящий кошмар! Это тихий ужас! Я даже не знаю, как нам дальше жить. Это ж надо быть такими, – тут Валька запнулась, подбирая слова, – ну эти, там, ну ты понимаешь кто, – она округлила глаза, – ладно, в общем «они»! Теперь хоть «караул» кричи! Все девочки на кухне только об этом говорят! Такого ещё никогда не было! Ну, ты хоть понял, о чём я?
– Не, – мотнул я головой. У Вальки есть склонность к тотальному преувеличению всего и вся. Она всегда готова кричать «караул», «пожар» и «помогите»! А слова «кошмар» и «ужас» вообще у неё самые любимые. Послушав её можно заключить, что весь словарный запас Вальки состоит всего из двух десятков слов. И все они производные в разных степенях привирания от слов «кошмар» и «ужас»! Диапазон её оценок такой: от «ужасненький» – это когда хорошо, но не очень, до «вообще кошмар!», с выкатыванием глаз из орбит – это не очень хорошо, но терпимо. А когда было действительно очень хорошо или очень плохо, то Валька делала страшное лицо и выдавала целый букет малосвязанных между собой восклицаний. Между словами она вставляла многочисленные союзы, предлоги и междометья, и было совсем не понятно, о чём она говорит. Как ни странно, но все женщины её прекрасно понимали! Обычно я пропускал мимо ушей первые минут пять её речи и только потом слушал. К этому времени Валька вспоминала, что она выпускница журфака и начинала говорить медленнее, по делу и человеческими словами.
Похожие книги
