Вот они, заросшие щетиной, иззябшие, донельзя уставшие, долгожданные русские солдаты-ратники проходят по улице! Идут плотной колонной, держа шаг, больше всего на свете желающие до отвала поесть да выспаться. А с двух сторон, затаив дыхание, вглядываются в их лица матери и жены, невесты и сестренки, ждут чуда, встречи с любимым человеком! В этот час война как будто утратила страшное всевластие. Найти своего близкого, конечно, непросто среди бойцов. Преобразила война, перековала мужчин да парней на суровый лад, состарила до времени, изменила. И души стали иными – закалились в лишениях и тоске по милому дому. Оттого и солдаты смотрят по сторонам, ищут, ищут родных! Война все перепутала, многих забросила в далекие места. И, случается, судьба внезапно сводит людей, чтобы тут же снова им разлучиться, – до будущей встречи или навек…
Пока еще восстанавливалась советская власть, а смершевцы[6] отлавливали предателей, – в городе шустрили, пользуясь моментом, подростки. Да и те, кто постарше, не упускали случая присвоить всё, что было брошено немцами и сбежавшими с ними. Бойкие ватаги куролесили повсюду. Тащили самое ценное: трофейное оружие, одежду, консервы и галеты, шнапс и машинное масло, игрушки и карманные фонарики с разноцветными сменными стеклами, открытки с полуголыми немецкими актрисами, губные гармошки и форменные ремни, котелки и ложки. Оружие, впрочем, скоро пришлось сдать в милицию. Зато в пальто и тужурках, перешитых из добротных немецких шинелей, модники хаживали не один год.
Фаину, вместе с партизанской группой прибывшую в город, Лясова задействовала в качестве помощницы. Ожидался приезд секретаря краевой организации ВКП(б) Суслова, и нужно было подыскать помещение. Старинное здание с кариатидами, где находился крайком до оккупации, оказалось основательно поврежденным авиабомбой.
На пару с Люсей Метелкиной, комсомольской активисткой, Фаина обходила центральные кварталы. Долго простояли на перекрестке улиц Дзержинского и Таманской, пропуская войсковой обоз.
Низкие облака разогнал, наконец, ветер. Ярко сыпанули лучи. И невольно глаз охватил подгорную улицу, запруженную телегами и санями, которые влекли не только исхудалые лошади, но и быки, буйволы. Видимо, эту тягловую силищу собирали с прикавказских земель. Горластые пацаны с Варваринки преследовали косматого верблюда, запряженного в арбу с тюками сена. Дразнили до тех пор, пока немолодой тыловик-туркмен не огрел их своим длинным хлыстом. Подводы везли армейское имущество, ящики со снарядами, съестные припасы, связанных живых овец.
– Какой у них ужасный вид! – воскликнула Люся, беря Фаину за локоть. – Я думала, у Красной Армии достаточно машин…
– Откуда? Ты просидела здесь, насмотрелась на немецкую технику. Конечно, они эксплуатируют всю Европу. А мы сами бьемся! В таких вот подводах я два месяца тряслась. Когда за тобой гонятся каратели, об удобствах, Люсенька, не думаешь.
– Да, Фая… Я восхищаюсь тобой! В освобождении города, представляешь, есть и твоя заслуга…
– Оставь. Я тоже была сентиментальной. А сейчас – совершенно другая. Хотя так хочется надеть красивое платье, надушиться и просто пойти на танцы… Неужели это реально? А мне до сих пор не верится… Ну, пойдем к музею. Лясова велела прийти туда.
– А что ей скажем?
– Более-менее подходят здания управы, кинотеатра «Ударник», гимназии.
– Может, еще дом Красной Армии?
