Пришедшие без стука завалили в горницу. Прокопий, сдвинув рыжие брови, ткнул рукой:
– Вот это и есть Шаганова Лидия, – и повелительно бросил: – Прошу очистить помещение! Товарищи офицеры при исполнении обязанностей.
– А я – соседка. Могу остаться? – изогнув бровь, не без кокетства спросила Таисия.
– Когда понадобитесь, гражданки, – вызовем, – небрежно ответил приземистый лейтенант, стоящий рядом с Прокопием. – До свиданья!
Жар окатил Лидию с головы до ног. Она проводила взглядом помрачневших, сочувственно вздыхающих подруг, без суеты предложила:
– Садитесь. В ногах правды нет.
Высокий и худой, как сенина, молоденький офицер глянул исподлобья и поправил:
– Не садитесь, а присаживайтесь. Разницу надо понимать.
Лидия опустилась на край кровати, сцепила ладони на коленях. Чекисты зашныряли глазами по стенам, увидели в рамочке портрет Степана Тихоновича. Офицерик обернулся к Прокопию:
– Это кто?
– Самый предатель Родины.
– Снять! Другие снимки еще имеются? – повышая голос, обратился он теперь к хозяйке.
– Осталась только эта, – не отводя взгляда, ответила Лидия.
Коренастый перекинул через голову ремешок полевой сумки, положил ее на стол, медленно расстегнул пуговицы шинели. Но снимать не стал, придвинул табурет и сел за стол одетым. Сдернул шапку и приткнул на сундук, пригладил двумя руками зачесанные назад смоляные волосы. Наблюдая, как напарник убирает пожелтевший фотопортрет в большой трофейный портфель, приказал:
– Начинайте обыск. А мы потолкуем. И не мешать!
Оставшись наедине с хозяйкой, лейтенант закурил папиросу. Дружески спросил:
– Одна живешь?
– С сынишкой.
– Играет?
– С друзьями на речку пошел. Щук острогой колет.
Энкавэдист, зажав в уголке рта папиросу, вынул из сумки толстую тетрадь и двухсторонний красно-синий карандаш. Потом покопался, достал и перочинный ножичек, стал на столешнице затачивать грифельные кончики. Он был очень симпатичен, этот случайный гость, – смуглокож, глазаст, чернобров, и, безусловно, нравился женщинам. И зная об этом, вовсе не спешил, держался с молодой хуторянкой раскрепощенно, наслаждаясь своей властью.
– А где же муж? – подняв голову, вдруг поинтересовался красавец.
– Точно не знаю. Наверно, у партизан. Он ушел к ним в конце ноября.
– Ой, Лидия, сочиняешь, – лукаво упрекнул энкавэдист. И эта ухмылочка мигом отрезвила, – прикидывается участливым, ищет доверия.
– Я говорю правду.
– Лжешь. Я же по глазам твоим вижу, – нахмурился офицер, бросив окурок в чугунок с геранью, стоящий на подоконнике. – Твой муженек дезертировал из Красной Армии. Помогал отцу-старосте. А потом вступил в казачью сотню. Сейчас у фашистов.
Черные глаза лейтенанта расширились, загорелись ненавистью.
– Он еще хуже, чем его папаша мерзавец. Он, лампасник, убивает наших бойцов!
– Не верю. Яков у партизан.
– Предупреждаю в первый и последний раз, – отчеканил энкавэдист. – Привлеку к уголовной ответственности за ложные показания. Отвечать быстро и точно. Какие поручения староста давал лично тебе?
– Выгребать у коровы навоз. Наносить ведрами воды…
– Ты! Сучка! Еще раз состришь, – застрелю на месте! – в полную грудь крикнул следователь, кося бешеными глазами. – Я – оперуполномоченный НКВД Особой комендатуры фронта. И при необходимости имею полномочия применять оружие.
– Я вам отвечала без умысла.
– Не прикидывайся дурочкой! Ты понимаешь, о чем речь. Что тебе известно о немецкой агентуре?
