– Тимур здорово поет, – вежливо заметила Дина.
– Алька тоже здорово, вы услышите!
Я хотела, по привычке, возразить, но в первый раз засомневалась. А может, я действительно не так уж плохо пою? То есть на самом деле пою я ничего так, слушать можно. Но обычно мне не хватает… чего-то такого, чего не хватает рисунку, сделанному карандашами, по сравнению с тем, который выполнен на планшете. Яркости. Четкости линий. Уверенности.
Я тут же представила два живых рисунка, с ручками и ножками. Один был довольный, улыбался, говорил уверенно и всем вокруг нравился. Второй был вроде бы не хуже по замыслу и технике, но стоял, переминаясь с ноги на ногу и прикрываясь ладошками. Как будто не хотел, чтоб его разглядывали. На него и не смотрели толком.
Я отхлебнула из чашки. А может, и молодец Ксюн, что подговорила Тимура? Выходит – да. Зато споем теперь. Сама ведь я бы ни за что не решилась… Я взглянула на Ксюн с благодарностью и улыбнулась. Она подмигнула мне.
– А вы что будете петь? – спросила Ксюн, и я не сразу сообразила, что она обращается к Дине с Олегом.
Они собрались исполнять какую-то «Мечту», и мне, конечно, было очень интересно послушать и их тоже, но сейчас все мысли были заняты другим. Очень хотелось рисовать. Поэтому, когда все собрались смотреть аниме в кинозале, я сказала, что задержусь – пусть не ждут.
Пока Дина и парни обувались в коридоре, Ксюн подошла ко мне, нахмурившись:
– С тобой все нормально? Ничего не случилось?
– Нет! – Я помотала головой с выражением идиотского дружелюбия на лице. – Я хочу просто… накраситься.
Версия прокатила.
– А! – понимающе протянула она. – Ну ладно. Мы тебя ждем!
Напомнив это напоследок, моя подруга упорхнула за остальными.
В номере стало тихо, и я услышала шум дождя за окном. Быстро подбежала к окну и высунула руку. Но это был не дождь. Во дворе работал фонтан, и звуки льющейся воды долетали сюда.
Я достала из рюкзака пачку бумаги, карандаш и ластик и уселась на подоконнике. Не доверяю свои мысли блокнотам почему-то. Друзья и родственники всегда мне их дарят, зная, что я рисую, но они так и лежат дома высокой аккуратной стопочкой, на которой скапливается пыль. Каждый рисунок – это отдельная жизнь. И жизней у меня мно-о-го… И смешивать их нельзя.
Я рисовала рыцаря на тропе. Точнее, сначала это был просто мужской силуэт, стоящий на булыжной дороге. Кстати, может ли силуэт стоять? Нет? А что он тогда делает?
Дорогу я сразу выписала тщательно, а вот человека сперва обозначила только контуром. Плечи. Туловище, одетое в кирасу. Руки, одна из них согнута, потому что держит шлем. Другая лежит на эфесе меча. То есть меча пока нет, но будет. Голова, ноги. На ногах башмаки с длинными, слегка загнутыми носами, по средневековой моде. Хотя, возможно, они тут не в кассу, зачем рыцарю в бою такие неудобные башмаки. Но: я художник – я так вижу. Волосы чуть длиннее, чем у оригинала…
Стоп. Какого оригинала? Я что, с ума сошла рисовать Тимура?
Решив лицо не прорисовывать – хотя я видела его так четко, как будто изображала с натуры, – я вдруг застеснялась самой себя и поскорее засунула лист в папку. Вот еще! Если Ксюн увидит, обязательно решит, что я влюбилась.
А я не влюбилась, правда не влюбилась! Это другое.
