Обратилась к нему Таифа с вопросом:
– Господин честной, это Марка Данилыча караван? Смолокурова?
А господин честной, ровно ничего не видит и ничего не слышит, уплетает себе арбуз да зернышки в воду выплевывает.
– Это, мол, смолокуровские баржи али где в ином месте стоят? – немножко погодя опять спросила Таифа.
Головой лишь кивнул и, только когда покончил с арбузом, грубо ответил:
– Здесь смолокуровский караван.
– Марка Данилыча бы нам повидать.
– А на што вам его? – облокотясь о́ борт руками и свесив голову, спросил долговязый. – Ежели по какому делу, так нашу честь прежде спросите. Мы, значит, здесь главным, потому что весь караван на отчете у Василья Фадеича, у нас, это значит.
– Нам бы самого хозяина. До него самого есть дельце, – ответила на то мать Таифа.
– Этого никак невозможно, – сказал, ломаясь, Василий Фадеев. – Самого хозяина вам в караване видеть ни в каком разе нельзя. А ежели у вас какая есть к нему просимость, так просим милости ко мне в казенку; мы всякое дело можем в наилучшем виде обделать, потому что мы самый главный приказчик и весь караван на нашем отчете.
– Да нет, нам бы самого Марка Данилыча, – настаивала Таифа. – Наше дело не торговое.
– А какое же ваше дело? – вытянув шею, с любопытством спросил Василий Фадеев. – Объясните мне вашу просимость, а я совет могу подать, как вам подойти к Марку Данилычу. Ведь с ним говорить-то надо умеючи.
– Да мы не впервые, давно его знаем, умеем, как говорить, – молвила Таифа.
– Да вы из каких мест будете? – спросил Василий Фадеев.
– Из-за Волги, родной, из Комарова, – ответила Таисея.
– Та-а-ак-с, – протянул Василий Фадеев. – Из-за Волги, из Комарова… Не слыхивал про такой… Это город, что ли, какой, Комаров-от?
– Монастырь старообрядский, – объяснила Таифа.
– Та-а-ак! По-нашему, значит, раскольничий скит? Что ж вы там попи́те, что ли? Ведь у вас, слышь, там девки да бабы за попов служат? – глумился над матерями Василий Фадеев.
Они промолчали, смолк и Фадеев. Немножко погодя зевнул он во весь рот, громогласно прокашлялся и молча стал приглядываться к чему-то на берегу.
– Так как же бы нам, Василий Фадеич, Марка-то Данилыча повидать? – заискивающим голосом спросила Таифа. – Сделайте милость, скажите, дома он или отъехал куда с каравана?
– Этого знать я не могу, – нехотя ответил приказчик и снова зевнул.
– Да на которой барже он проживает? – приставала Таифа.
Промычал что-то под нос себе Василий Фадеев. Матери не расслыхали.
– Что изволили сказать? – переспросила Таифа.
Злобно откинулся от борта Василий Фадеев и злобно крикнул на них:
– Убирайтесь, покамест целы!.. Убирайтесь, говорю вам, не то велю шестами по вашему ботничишку… Искупаетесь тогда у меня!
– Да что это ты, батько, сердитый какой? – возвысила голос Таифа. – Не к тебе приехали, а к хозяину, тебя честью просим.
– Сказано, убирайтесь!.. – во всю мочь закричал Фадеев. – И говорить не хочу с вами, чертовы угодницы!
И плюнул в ботник, а затем быстро прошел в свою казенку.
– Поезжай, паренек, вдоль каравана, авось добьемся толку, – молвила Таифа, и ботник поплыл вниз по реке.
На крайней барже у самой кормы сидел на рогожке плечистый рабочий. Лапоть он плел, а рядом с ним сидел грамотный подросток Софронко, держа стрепанный клочок какой-то книжки. С трудом разбирая слова, читал он вслух про святые места да про Афонскую гору. Разлегшись по палубе, широ́ко раскинувши ноги и подпирая ладонями бороды, с десяток бурлаков жарили спины на солнопеке и прислушивались к чтению Софронки.
