Коротаев снова зачерпнул воды: «Будем!».
– Веник, а у тебя жена есть? – спросил Юрик.
– Ну, во-от, – Вениамин, показалось Юрику, сразу протрезвел, – и ты туда же… Запомни, студент, где начинается север, там начинается развод. И всё, и отстань!
– А как же любовь, романтика? Хрупкие женщины рядом с полярными героями? – Тут уж Юрика явно понесло, спирт застучал прямо в темя.
– Ну-у… Ты дурак ещё совсем! – выкрикнул Коротаев. – Люди сюда приезжают жить и работать, а не природу покорять, понял?! Другой сейчас стал север. – устало продолжил он. – И северяне измельчали. Вот однажды, на Чукотке ещё, вскрыли мы на смене газовый коллектор. Ну, воняет и воняет, мало ли чего там. А мы с помбуром как раз за инструментом пошли. Возвращаемся, по сходням поднимаемся – я впереди шёл – открываю дверь: ка-а-ак рванёт! Уж не знаю, чего там получилось, а только улетели мы, как две фанерки. И помбур… планировал-планировал, но некоторое сотрясение всё же получил. И началось. Чем я-то, спрашивается, виноват? А на меня, не-е-ет, колёса покатили, будто я диверсант какой!.. Ну, эти – ладно, им положено, а помбуру-то чего? Так нет, стал писать везде, мол, ушиб головы, боли, мигрень, похороны, говорит, снятся, Коротаев, говорит, отвечает за технику безопасности, и до чего он её довёл, если я, молодой труженик, теперь инвалид. Небось, думал и проценты с меня урвать, а уж с государства – само собой. В общем, сука, выжил меня… А спроси – зачем? Что он хоть поимел-то с этого? В результате, конечно, ничего, потому что ему тоже сматываться пришлось: бригада больно на него осерчала. Видишь, Юрок, и не принял его север. Давай, что-ли, ещё… за тёплые края, за молочные реки, будь они неладны…
Коротаев пьянел и курил одну за другой.
– Вот все говорят: «деньги, деньги», ну он и подумал, что тут каждый – за себя, за рупь свой длинный, стало быть, удавиться, и твори, стало быть, что хочешь. Ан нет, ошибся он, сачок-то. Видно и вправду донимает северный мороз южного человека – он же, гад, чуть чего: «Я чайку попить», а насчёт надбавок разоряться – это он первый.
– Что же ты его сразу не прижал? – спросил Юрик.
– Так по-человечески же хочется! – Коротаев плюнул и отвернулся. – Думал, притрётся – сработаемся. Это же главное: не о рубле, а о кореше своем заботиться. Долбаки мы, конечно, ругаемся, ругаемся, а в отпуск поедешь, на песочек тёплый ляжешь, вспомнишь своих бичей брезентовых, морды их заросшие, разговоры непечатные – утрёшь слезу, чтоб не увидел кто… и в магазин или в кабак – никак успокоиться не можешь. Как объяснить, а? По ночам родное железо сниться, хотя что в нём такого, в железе? Тяжесть одна…
Помолчали.
– Да-а, борьба противоположностей, – проговорил Юрик.
– Во-во, борьба… Вот и думай, Юрок, как хочешь, а только если есть на свете земля, на которой каждому человеку потоптаться надо, чтоб узнать про себя, какой он и кто он, так здесь она, земля эта… Как говорится, за полярным кругом.
Коротаев опять плюнул в воду, щёлкнул туда же изжёванную «беломорину» и потянулся за бутылкой:
– А забрало-о! Это на вчерашнее, да и ночь не спал.
…Стало холодать: солнце скрылось в клубах то ли облаков, то ли тумана, спустился, потянул над водой ветерок…
– Пойдём, Вениамин… Как я тебя через посёлок потащу?
– …Счас чебак идёт… как раз… ух, я его ловил… бывало… могу эту… удочку дать… грузило-то… того… Юраха… держись… может, здесь приляжем, а?..хороший ты мой… одна надежда – на тебя…
