Несколько минут лежал и тихо плакал от избытка переполнявших чувств. «Я никогда тебя не забуду, Людочка», – мысленно повторял одну и ту же фразу, заливаясь слезами. Возможно, это была песня-предчувствие моей судьбы. Не знаю. Но, мелодию и слова запомнил с того самого единственного исполнения. За пятьдесят с лишним лет мне так и не удалось услышать песню. А память сохранила лишь эти два куплета, да обрывки стихотворных фраз. Я не искал песню. Зачем? Она до сих пор живет в моей душе – такой, какой помню. Мне незачем ее менять.
А в то утро, когда она прозвучала из репродуктора, до нашей первой весны оставалось еще более семи лет, то есть ровно столько, сколько было моей подружке Людочке, с которой уже дружил почти два года.
С того самого дня к Людочке я всегда относился с особой симпатией, как ни к какой другой девочке. А через много лет девятнадцатилетняя девушка призналась, что она это знала, причем именно с семилетнего возраста. И ей нравилось мое отношение к ней.
Летом шестидесятого года впервые увидел землю с высоты. И я не был пассажиром. Целый день на допотопном «кукурузнике» мы распыляли химикаты над колхозными полями. По командам летчика включал и выключал распылитель. Мы взлетали и садились для дозаправки с десяток раз и летали на высоте «бреющего полета». Восторгу моему не было предела.
А осенью моя подружка поразила тем, что стала чемпионкой города среди школьников по художественной гимнастике. Именно тогда осознал, что она необыкновенно привлекательна и может нравиться другим ребятам. В тот день окончательно понял, что люблю Людочку. И тогда решил удивить ее так же, как она удивила меня. Через месяц меня приняли в аэроклуб – на курсы подготовки планеристов. Людочка была в восторге.
Весна шестьдесят первого года стала нашей с Людочкой первой весной. Мы объяснились без слов и все дни, оставшиеся до моего отъезда в Крым, были счастливы.
Крымское лето подарило мне крылья. За три месяца ежедневных полетов освоил столько, что был отмечен инструктором, который пригласил меня на командные сборы планеристов и предложил обучаться по особой программе. В то лето я видел небо и землю такими, какими не видел больше никогда.
Но, с осени началась черная полоса моей жизни. Без объяснения причины, моя любимая Людочка порвала все отношения на долгих пять с половиной лет. А через месяц узнал, что не прошел медкомиссию военного училища летчиков. Вдобавок меня тут же отчислили из аэроклуба. Я потерял подругу и любимую. Я потерял мечту. Я разом потерял все, чем жил в юности.
Долгие годы душа разрывалась от боли. И эту боль я доверял только моим стихам. Никто, даже друзья, не знали о том, что творилось в моей душе. А внешне был бодр, даже весел и хорошо учился, почти не прилагая усилий.
Учебу на первом курсе авиационного института мне, как и многим студентам технических вузов, пришлось совмещать с работой на авиационном заводе. С непривычки было тяжело, зато отвлекало от тяжких дум. А на втором курсе, когда нагрузка спала, и осталась лишь учеба, беда навалилась с удвоенной силой. И я не выдержал. В институте мне было неинтересно всегда, а в состоянии депрессии – невыносимо тоскливо. Я перестал посещать занятия, не стал сдавать весеннюю сессию, и был отчислен.
Под давлением родителей согласился с их неверным решением и вместо срочной службы угодил в военное училище. Бывшее ХВАИВУ уже изменило профиль обучения – стало готовить офицеров для ракетных войск стратегического назначения. Теперь оно называлось высшее командно-инженерное училище – ХВКИУ. Вот только от авиации сохранилась лишь летная форма.
