Казак не отвечал, видимо, собираясь с мыслями. Понятное дело, он не знал, остался ли кто в живых и что успел рассказать. Уверенности в смерти поляка у него тоже не было. Ну, упал, а вдруг не умер и говорить начал. Подловил его майор, теперь либо надо сказать правду, либо от всего открещиваться.
– Что замолчал, дядя? Если память отшибло, так я могу помочь. Направлялись вы в Саратовскую губернию, в сельцо Иваньковское. А у тебя я спрашиваю, зачем? Сам скажешь или мне палача позвать, он у нас рыбу и ту разговорит.
– Ты, ваше высокоблагородие, и без меня все знаешь, чего тогда спрашивать.
– Что же, по-хорошему говорить не желаешь, – с сожалением сказал Заблудов.
– Профоса9 сюда!
Профосом оказался тот самый мрачный капрал у двери, под стать своей должности.
Я знал, что последует за его выходом на сцену, и тихонько выбрался из избы на улицу. Бывали случаи, вроде этого, когда пытки считались необходимыми, являясь средством дознания. Но я живо помнил, хотя и прошло много лет, как меня самого подверг им капитан де Перелен, и не стремился к созерцанию подобного зрелища. Походив с полчаса во дворе, я изрядно замерз и, перестав слышать глухие крики, собирался уже возвращаться, как стукнула дверь, на крыльцо вышел капрал. Он глянул на меня, кивнул, словно приглашая в избу, а сам неспешно сошел вниз с видом человека, исполнившего свой долг, на ходу раскуривая трубку.
В доме, на первый взгляд было все также, только писарь сноровисто скреб пером по бумаге, да текла по бороде сотника кровь от прокушенной губы, а сам он громко и прерывисто дышал. Правая его ладонь была замотана тряпицей тоже в кровавых пятнах.
– При тебе было обнаружено двести рублей в серебре и ассигнациях. Для кого сии деньги предназначены? – спрашивал Заблудов.
– Для управляющего.
– Как зовут поляка, что с вами был?
– Казимир Доплецкий или Дуплецкий, точно не скажу, его у нас все по имени кликали.
– Теперь ответь, откуда знаешь управителя имения?
– Прежде он постоялый двор в наших местах содержал, отсюда и знакомство.
– Кто из твоего отряда с Мокишевым еще знаком?
– Северьян Гущин, хорунжий мой.
– Скажи, почему именно тебе поручение самозванец дал?
– Падуров, полковник мой, ему меня присоветовал. Как позвал государь меня к себе…
– Я тебе дам государь, – прикрикнул строго Заблудов.
– Виноват, самозванец. Спрашивает меня, хочешь, казак, мне службу сослужить.
Я отвечаю, что да, хочу. Он и говорит, что полковник твой сказывал, будто ты знакомство водил с верным моим слугой Богдашкой Мокишевым. Так и есть, отвечаю. Он мне и приказывает, поедешь, мол, туда с поляком Казимиром, встретишь человека, на кого поляк тебе укажет и ко мне свезешь. Ваше высокоблагородие, ослабел я сильно, нельзя ли воды подать.
– Терпи, казак, атаманом будешь. Ладно, на последний вопрос ответишь, и напоят тебя и накормят.
– Спрашивай, – прошелестел голос сотника.
– По каким приметам должны были вы опознать того человека?
– То Казимира была задача, не моя.
– Поляк с ним, что знаком был?
– Нет, Казимир мне сказывал, что тот человек его не знает, как и он его. Человек тот на французском языке говорить станет. А поляка он по письму определит, – последние слова сотника были едва слышны, глаза закатились, и он замер.
Уж, как хотите, а стало мне его жаль. Понимал я, что повернись по-другому, лежать мне зарубленным поляком в том поле. И все же мог сотник сразу меня повесить, его была власть. Да вот не стал. Дал мне время побарахтаться, за жизнь побороться. Благодаря чему я и выжил.
