На колесах - страница 13

– Расскажи про митенки, – подсказала Таня. Ей еще вчера бросились в глаза его перчатки. Она не встречала людей, которые носили бы их в доме, и ей было интересно, почему это делает Никита.

– Чтобы мозолей от колес не было: без них натирает сильно, – безразлично ответил он, правильно истолковав ее интерес. – Твоя очередь. Брошь.

– Что?

– Ты выбирала предмет мне, я выбираю тебе. Это справедливо, – пожал плечами Никита.

Брошка в виде ласточки – единственное дорогое украшение, которое было у Тани. Дорога она была не из-за цены: Таня даже не знала, сколько брошь когда-то стоила, – дело было в значении. Много лет назад ее подарил прабабушке какой-то офицер и сулил счастье. Правдиво ли было обещание, никто в семье сказать не мог, но брошь все равно передавалась по наследству.

– Странное у тебя представление о справедливости, – фыркнула Таня. Других вещей она не придумала, поэтому решила уступить Никите. – Мама мне ее подарила на восемнадцатилетие. Говорит, она помогает найти счастье. Пока не сработало, – Таня пожала плечами и потянулась за своим вопросом.

– Ты выберешь красивую ложь или болезненную правду? – прочитала Таня вопрос на доставшейся ей карточке.

– Что за бред? Почему тут такие странные вопросы? – возмутился Никита.

– Просто ответь, – устало выдохнула Таня. Она сама не хотела отвечать именно на этот вопрос, но правила есть правила.

– Не люблю, когда мне врут, – буркнул Никита.

Фактически на вопрос из карточки он не ответил, но Таня решила, что это неважно. Она быстро пролепетала про нежелание обижать людей и ложь во благо и потянулась за следующей карточкой. Следующие вопросы были максимально простые.

– Кем ты хотел стать в детстве? – Никита вытянул седьмую по счету карточку. Лицо его, и без того не радостное, стало хмурым.

– Хочешь, я первая, – Таня вызвалась вперед. – Я в детстве мечтала быть певицей, как Пугачева.

Она соврала, ведь никогда особо не задумывалась, кем хочет стать: ни в детстве, ни сейчас – но такой ответ на вопрос казался Тане неправильным и глупым. Не имея своей, она решила присвоить себе детскую мечту Юли, ведь подруга все равно не узнает.

Никита молчал. Казалось, он не слушал ее совсем, погрузившись в себя. Черные глаза не двигались, и сам он сидел неподвижной гипсовой статуей. Таня не выдержала этой гнетущей тишины и тронула его за плечо, чтобы растормошить. Никита дернулся будто от удара током и впервые за день посмотрел Тане прямо в глаза. Она не смогла разобрать, что клубится в зрачках, но взгляд приковал ее. Темный, глубокий, но не отталкивающий, не пугающий – что-то было в нем. Таня не разобрала, что манило, не позволяло отвернуться. Никита смотрел на нее не моргая. Как долго человек может не моргать? Возможно, не дольше минуты. Минута эта показалась Тане часом.

– Уходи, – сдавленно попросил Никита, первым разрывая зрительный контакт. Он отвернулся и отъехал к прикроватной тумбочке. Взял сигареты, зажигалку и закурил.

– Но мы не закончили. – Таня бросила взгляд на стопку карточек, которых оставалось еще много.

– Плевать, – бросил Никита, не повернув к ней лицо. – Уходи. – На Таню он больше не обращал внимания.

Она скривила губы, топнула ногой и ушла, назло Никите оставив игру лежать на полу его спальни. Они опять поругались и опять из-за него. Никитины заскоки уже раздражали. Мало того что сам по себе хмурый и холодный, так еще и резко прерывает любое нормальное общение! Но глаза… Таня только сейчас, оставшись наедине со своими мыслями, поняла, какие они. Печальные, да, это слово подходило лучше других. Так жалко ей стало Никиту. Не из-за коляски, а из-за глаз.