На краю любви - страница 12

Батюшки, да ведь это госпожа Брагина! Собственной персоной!

– Федосья Николаевна! – воскликнул Данилов приветливо. – Рад встрече!

Хозяйка обернула к нему испитое лицо с ввалившимися щеками, ахнула и проворно метнулась обратно в сени, однако Данилов оказался еще проворней и успел не только вскочить вслед за ней в дом, но и поймать хозяйку за руку.

Света, проникающего из дверей, было достаточно, чтобы увидеть, как испуг на лице Брагиной сменился негодованием.

– Что это вы, сударь, на людей этак кидаетесь? – прошипела она. – Тут вам, знаете ли, не сибирские края, где всякому зверю и татю нощному привольно!

Данилов снял цилиндр:

– Неужто вы меня не узнали, Федосья Николаевна? Это я, Федор Иванович Данилов.

– Да я вот и говорю, что вам тут не сибирские края, из которых вы явились… – начала было она с прежней запальчивостью, однако осеклась и поджала свои тонкие губы так плотно, словно собиралась их прожевать.

Данилов прищурился:

– А кто вам, дражайшая Федосья Николаевна, поведал о том, что ваш покорный слуга прибыл из Сибири? Я, помнится, в подробности своего жизнеописания не вдавался.

Брагина молчала. Судя по морщинам, собравшимся на лбу, она изо всех сил пыталась придумать достойный ответ.

Данилов терпеливо ждал.

– Это я вообще сказала про сибирские края, – наконец выдавила Брагина. – Просто так. К слову пришлось. С чего вы взяли, что про вас речь шла? – С каждым словом она поддавала пылу-жару: – А уж коли вы сюда приперлись, сударь, извольте объясниться, куда ваша подопечная девица запропала? Я ее целый день на Ильинке попусту прождала. А вы, ежели деньги свои желаете обратно получить, то совсем напрасно на это надеетесь! Кабы не ваши происки, я бы другим господам сдала жилье, да еще и подороже! Так что ваши деньги пойдут в возмещение моим неприятностям!

К окончанию своего монолога госпожа Брагина раскраснелась и приняла уверенный и даже воинственный вид.

Данилов оставил без внимания и «приперлись», и «происки», и «возмещение неприятностям», и «целый день попусту прождала». Проговорил спокойно и даже, можно сказать, приветливо:

– Федосья Николаевна, вы зря так волнуетесь. Никаких денег я с вас требовать не намерен, да и вообще – я уже нашел для моей подопечной другое жилье.

– Да что вы говорите! – хохотнула Брагина. – Уж не на Рождественке ли?

«Ого!» – чуть не воскликнул Данилов, однако спросил с прежней приветливостью:

– А почему это вы, Федосья Николаевна, про Рождественку вдруг заговорили? Откуда вам известно, что мою подопечную должны были туда завезти после того, как на Ильинке ее встретила некая особа весьма неприглядного поведения, назвавшаяся вашим именем?

Воинственность госпожи Брагиной растаяла подобно майскому снегу под майским же солнцем. Лицо ее выразило такой ужас, что Данилову показалось: сейчас эта мещанка хлопнется без чувств, словно какая-нибудь представительница высшего общества, в котором обмороки нынче сделались чрезвычайно модны. Однако госпожа Брагина оказалась крепка: швырнула свой узел в Данилова, а сама кинулась к двери и уже почти выскользнула вон, как вдруг жалобно запищала и попятилась.

Данилов посторонился, чтобы женщина не наткнулась на него, и Брагина отступала до тех пор, пока не уперлась спиной в стену. При этом она непрестанно осеняла себя крестным знамением и что-то беззвучно шептала – очевидно, молитву, которую принято творить при встрече с нечистой силой. Глаза ее были выкачены от ужаса и устремлены на уличную дверь, в проеме которой внезапно появился… нет, вовсе не черт, а узкоглазый человек в плисовых штанах, мягких сапожках, коротком неподпоясанном зипуне и картузе с тряпичным козырьком. Он был невысокий и настолько поджарый, что мог бы сойти за подростка, кабы не серьезное, даже недоброе выражение узкоглазого плоского лица.