Тишина за дверью. Хоть бы крикнула что ли, ай донт андестанд, или еще чего. Или лихорадочно соображает, что я такое сказал.
Снова стучу в дверь.
– Лиза!
Вот, блин, а если она не Лиза, а Эльза… тьфу… Черт, Одоевский по-английски только так шпарит, Маргарита по-английски только так, а Эльзу звать меня послали…
Толкаю дверь, открывается как-то неожиданно легко. Сейчас окажется за дверью Эльза, голая, завизжит, аа-а-а, руссиш швайн, потом засудит меня за этот… харакири… нет, харассмент…
– Эльза!
Нет её, что ли, а как нет, куда она денется, можно подумать, в доме есть куда деться.
В доме…
Надо название ему придумать, какое-нибудь навороченное, последний оплот, армагеддон, апокалипсис… а то все дом, дом…
– Эльза!
Спит, лежит на кровати, раскинув руки, голова свешена, а я ору тут как на базаре… Чш, так не спят, первый раз вижу, чтобы так спали, так и шею сломать недолго. Хочется подойти, поправить голову, только потом меня точно за харасмент засудят, прелести чуть прикрыты маечкой…
Все-таки подхожу, тут же отскакиваю, это новенькое что-то. Ошибка, розыгрыш какой-то, сейчас подскочит, а-аа-а, купился, сюрпрайз, сюрпрайз… не подскакивает, зачем-то хлопаю по щекам, сжимаю руки, ищу пульс…
…бросаюсь в коридор.
– Ты чего там, заснул, что ли? – Одоевский сонно смотрит на меня.
– Эльза… Эльза…
– Чего она?
– Уби… убили…
Давлюсь страшным словом, таким неуместным здесь, в последнем оплоте жизни…
Объем дома – 100 км 3
Гравитация внутри дома – поддерживается искусственно
Постоянная температура – 20 0 С, поддерживается искусственно
Прочность дома – способен выдержать Большой Разрыв
Сегодня улетели все звезды.
Куда – не сказали.
Просто снялись все с места, унеслись куда-то. Интересно так смотрелось, звезды в небе двигались, так было в каких-то детских снах, помню, просыпался, подбегал к окну, смотрел, да точно ли звезды движутся, у-у, нет, неправда…
На земле паника. Смотрел в новостях, земля кипит революциями, все против всех, люди как будто хотят выплеснуть все, что накопилось за всю историю человечества, все, в чем боялись признаться даже самим себе. красные против синих, зеленые против желтых, мужчины против женщин, крест против полумесяца, пчелы против меда. Кто-то взорвал Храм Христа Спасителя, кто-то угоняет космические челноки, надеется непонятно на что.
Потому что надеяться не на что.
Останется только Дом.
Которому надо дать имя.
Хочется поговорить с нашими, как там сейчас на земле. И нельзя, знаю, нельзя, Одоевский скривит рожу, будто лягушку съел, опять спросит – ты чего, по Земле соскучился?
Успеем еще соскучиться по земле.
Смотрю из окна Дома на панораму Москвы внизу, еще живой, еще сверкающей огнями реклам, а кое-где и пожаров. В который раз говорю себе – может, все обойдется.
– Ну что… – Одоевский чешет нос, – кто её так?
Оба – и Одоевский, и Маргарита смотрят на меня. В упор.
– А… когда я пришел, она уже мертвая была…
– Чем докажешь?
Вспыхиваю. Вот чего терпеть не могу, так вот этого, когда не виноват ни в чем, а меня обвиняют… Еще с детства, где-то в садике, Супов ваш окошко разбил, я к этому окошку и близко не подходил даже, и потом…
Ладно, не о том речь.
Так что вот это самое обидное. Как это у других людей получается, наворовал, наубивал, сухим из воды вышел, тот же Одоевский… чш, про Одоевского ни слова… благодетель наш…
– Ну а чего ради мне идти, а потом орать, что убили?
– Того… чтобы не подозревал никто…
