Когда смерклось, она легла на кровать, уткнулась лицом в подушки и, не выдержав, горько заплакала. Наконец от слез, усталости и всего перечувствованного за весь день девушка заснула крепким сном.
Проснувшись поутру, открыв глаза и увидя свет на дворе, она вскочила как ужаленная. Она испугалась мысли, что заснула и проспала так крепко. Мало ли что могло случиться! Зарезать могли!
Через несколько минут к ней вошла кухарка Алтынова и позвала ее вниз к барину.
Уля робко спустилась по лестнице. Ей казалось, что вчера почему-то она меньше боялась всего с ней происшедшего. Однако веселое, спокойное и довольное лицо Алтынова успокоило ее снова.
– Здравствуйте, Ульяна Борисовна! Как почивали? Вот эта дура, – показал он на кухарку, – вчера из-за вас двадцать розог получила.
– Как из-за меня? – воскликнула Уля.
– Да так. Получила ведь, Лукерья?
– Получила-с, – отозвалась женщина, глупо ухмыляясь.
– За что же? – выговорила Уля.
– Да ведь вы без ужина остались. Я отлучился, а эта дура не догадалась, а вы не спросили… Да ничего, ей не впервые… Ну-с, пожалуйте, покушайте чайку и закусите. А затем у меня будет до вас просьба. Обещаете исполнить? Дело очень немудреное.
– Что прикажете? – отозвалась Уля.
– А вот, изволите видеть сего лежащего на окне зверя?
Уля обернулась и увидела на подоконнике, под лучами пригревавшего солнца, большого, жирного, белого кота.
– Извольте прослушать, в чем дело. Сей зверь был мной ненароком найден на улице. Стало мне его жаль. Потерялся он, без хозяина, думаю я, голоден бедный зверь – дай его возьму домой, покормлю. Я ведь человек, Ульяна Борисовна, сердечный, ко всякому скоту сердце у меня. Вот и взял я его и принес домой, накормил. Так вот он у меня и остался, а сам я оповестил всех своих приятелей, чтобы разузнавали, чей кот. Не укрывать же мне скота или воровать? Ну, вот сегодня узнаю я, что сей зверь принадлежит генеральше Ромодановой, пропал оттуда, и что там идет теперь великая порка людская. Порют там и старого, и малого. Зверь – оказывается – любимец генеральши. Обожает она его пуще внука родного. Вот я и прошу вас: возьмите вы его, отнесите к генеральше и скажите, что нашли на улице. Меня не поминайте: она меня знает и не любит. Но только при этом извольте с нее стребовать награждение – рублей хоть пять, что ли. Понимаете теперь, в чем дело?
– Понимаю.
– Так снесете мне его?
– Снесу-с.
– И деньги стребуете?
– Если дадут; а не дадут, что же я могу сделать?
– Даром не оставляйте.
– Как же это я могу?
– Ну, как знаете. А снести да бросить его на двор и всякий может. А вы вымолите у генеральши на бедность, что ли. Скажите – не ели тря дня.
– Ведь это неправда.
– Что неправда?
– Да все неправда.
– Эй, голубушка, Ульяна Борисовна, с правдой долго не проживешь! как раз отощаешь. Нет, уж вы, за всю мою ласку к вам этак не супротивничайте, а то ведь я могу и в гнев войти. А вы у меня теперь в крепости, по документу. Хотите, я прочту документ? В нем сказано, что я волен в вашей жизни и смерти.
Алтынов часто делал то, что предлагал Уле, т. е. читал купленным людям выдуманную им самим форму купчей, в которой говорилось, что он может своим крепостным носы и уши резать, наказывать до смерти плетьми и кошками железными, за ноги вешать, в реке топить и т. д.
– Прочесть вам? – пристал он к Уле.
– Зачем же? Я и так знаю, что куплена.
– Так снесете и деньги вымолите?
