Наутро мама разбудила дочь в шесть утра, снова всё вычесала частым гребешком, макая его в тазик с водой. Выдернутые волосинки, уныло плавали, сворачиваясь в воде вопросительными знаками. Было решено скрыть историю и скандал не раздувать, а просто попросить отсадить Таню от Сафьяновой. Мама выплеснула воду во двор и покрутила носом.
– Танька, всё равно пахнет керосином. Не выветрилось. Дома оставайся, а мне на работу пора.
Девочка выскочила из-за стола и побежала в свою комнату, грохнув дверью.
До обеда она просидела с книжкой, в сотый раз перечитывая «Джейн Эйр». Настроение было тягучее как кисель. После шестого урока Тане позвонил Стасов и тяжело засопел в трубку. Взял такую привычку: звонить и молчать. Разве так за девушками ухаживают? Таня сказала в потрескивающую тишину: «Я простудилась, Стасов, дня три посижу дома, буду горло полоскать, ноги парить. А ты вот не парься», – и повесила трубку.
Около трёх в окошко постучали. Таня выглянула в палисадник и охнула. Сафьянова! Незваная гостья маячила в просветах сиреневых веток. Высокие кусты закрывали дом от дорожной пыли оживлённой улицы, потому Сафьянова не увидела, что ей махнули рукой, мол, уходи!
Таня вышла за двор, закипая от невысказанной обиды. Вот теперь-то она обрушится на Сафьянову со всеми обвинениями, и даже ударит её.
Сафьянова была такая жалкая в старушечьем застиранном платье не по размеру. Его надорванный карман висел уголком, а из кармана торчал носовой платок, далёкий от свежести. Сафьянова стащила с головы нелепый платок и заплакала.
– Бабка о… о… обрила…
Неожиданно почувствовав нелепое родство и общее страдание, девочки обнялись и сели на скамейку.
С этого дня Сафьянова стала каждый день приходить к Тане делать уроки, потому что явиться в школу безволосой не могла. Учителя, видимо, знали, что случилось, и не спрашивали о ней. А ученики даже не замечали, что Крысы нет в школе. Волосы у Сафьяновой не отросли даже к выпускному. Голова покрылась почти прозрачным ёжиком. Неровным и пахнущим какой-то медицинской пакостью.
Таня замечала за собой, что ненависть к этой девчонке ушла, и сама Таня даже ждёт вечера, когда Сафьянова придёт со своими тетрадками, и они будут вместе мучить квадратные уравнения и нелинейные функции. Продвигались к концу учебника алгебры плохо. Одна объясняла, а вторая прилежно слушала, листала книгу, пыталась что-то писать в тетради, но в итоге всё сводилось к простому переписыванию решённого Таней на черновике. Физика тоже сопротивлялась, оставаясь непознанной волшебной сферой. Ток исчезал, если из розетки выдёргивали штепсель, и никак не хотел облачаться в формулу закона Ома. Проще было с устными предметами, хотя грамотность страдала. Сафьянова чутко улавливала смысл написанного и, читая отрывки «Детства» Горького, заливалась простодушными слезами и даже сжимала кулаки. Она примитивно и по-детски судила обо всём, чем удивляла Таню.
Сушкова отдалилась от бывшей подруги, словно подозревая о постыдном секрете Тани, и стала заносчивой. Стасов перестал вздыхать в трубку, и однажды Таня увидела, что Сушкова и Стасов ушли с урока физкультуры, обнявшись за плечи. Это было неслыханное предательство.
Сафьянова, впрочем, не удивилась поведанной ей новости. «Мы часто не те, чем кажемся», – изрекла она, и Таня неожиданно решила для себя не страдать о двойной потере.
Так продолжалось до конца мая, потом экзамены были благополучно сданы, и Сафьянова попрощалась со школой. Таня и Сушкова почти помирились и благополучно сдали экзамены. Таня чуть лучше, благодаря постоянным повторениям, Сушкова – чуть хуже. Сафьяновой выдали справку вместо аттестата.
