А мне все равно. Как все равно, насколько точно я изобразил их диалог, – мама, во всяком случае, утверждает, что очень близко к тексту. Я просто благодарен им обоим за то, что в их жизни случилась сначала та палатка, а потом этот подвесной мостик.
Четыре года назад, когда незадолго до его ухода мы приехали с отцом в Орел, он первым делом попросил отвезти его к этому мостику. Долго стоял на нем один, курил. Потом достал из кармана мамину фотографию, на том же месте, в начале 80-х. Потом я сфотографировал его, хотя было уже темно. Уходя он, прощаясь, постучал тростью по перилам. А в машине сидел и улыбался.
– Понимаешь, – объяснил папа свое приподнятое настроение. – Всего два раза я был на этом мосту. И оба раза кое-что родил.
– Ну, с первым все понятно, – сказал я. – А что ты родил теперь?
– Афоризм! – с огоньком в глазах ответил отец. – Наша жизнь как подвесной мост. Нельзя по ней толпой и в ногу. Только каждому со своей песней!
Просто мы любим друг друга
Дело было в Норильске. Как-то раз я заглянул в родительскую спальню и увидел, как папа с мамой увлеченно целуются.
– А что вы делаете? – спросил я, нахмурившись.
Родители не стали искать сложных путей и ответили:
– Мы обнимаемся и целуемся.
– А почему?
Отец почесал бороду и, посмотрев на маму, ответил:
– Потому что мы любим друг друга.
– Ясно.
Я закрыл дверь и пошел играть в свою комнату. На следующий день в детском саду я подошел к девочке Ане. Во-первых, Аня была красивая. Во-вторых, она лучше меня завязывала мне шнурки на ботинках.
– Поможешь? – спросил я, опустив взгляд на шнурки.
– Эх ты, как всегда! Тебя уже одного в тундру отпускают играть, а ты до сих пор со шнурками разобраться не можешь! – Аня аккуратно, с демонстративной снисходительностью, перевязала мну шнурки. – Ну, вот!
Я посмотрел на Аню и, прежде чем она могла успеть среагировать, обнял ее и поцеловал куда-то в нос. Получилось, наверное, ужасно смешно и неуклюже. Но Аня не отстранилась, рассмеялась и обняла меня в ответ. Даже мой детский ум понял: эта классная игра понравилась ей больше, чем завязывание моих шнурков.
– Аня! Стас! Что вы делаете?!!
Над нами нависла грозная фигура местной
фрекен Бок, кажется, ее звали Зинаида Васильевна. Я даже не успел испугаться и бойко ответил:
– Мы целуемся и обнимаемся, Зинаида Васильевна!
– Но почему?!
Ужас и шок, увы, только усилились после моего безыскусного ответа:
– Потому что мы любим друг друга!
Все, что я знаю о событиях следующего дня, я знаю от матери. Они с отцом и родителями Анечки стояли перед воспитательницей и директором сада и слушали страшные истории про болезнь раннего полового созревания, поразившую их чад. Директриса нервно курила и, наконец, не выдержала:
– Ну, они же еще дети совсем, даже не октябрята еще!
Мама уткнулась отцу в плечо, а отец, услужливо прикурив директрисе еще одну папиросу, сочувственно поинтересовался:
– Простите, а что бы вы сказали вашему ребенку, если бы он увидел, как вы занимаетесь любовью с мужем? По-моему, здорово, когда дети видят, как их родители любят друг друга.
– Но они же так вообще все повторять за вами начнут! – всхлипнула воспитательница.
– Все не начнут, – заверил ее отец. – Мы с женой каждое утро, как поцелуемся, читаем вслух передовицу «Заполярной правды». А от этого я своего сына еще лет десять точно поберегу.
Уходя, мама услышала шипящее вслед:
– Вот! Я же говорила, что из Москвы и Ленинграда к нам одни хиппи и извращенцы едут!
