Томми послушно закрыл глаза и остановился посреди тротуара.
— Чего?
Джоди оперлась на знак «Парковка запрещена» и улыбнулась.
— Что от тебя справа?
— Откуда я знаю? Я ж не смотрю.
— Понимаю. Но сосредоточься. Прислушайся. В двух шагах от твоей правой руки — что?
— Чепуха какая.
— А ты послушай. Какой формы звуки доносятся справа?
— Ладно. — Томми зажмурился изо всех сил, изображая сосредоточенность.
Мимо шли два студента-андрогина — все в черном и с непреклонными прическами. Вероятно, из Художественной академии в соседнем квартале. Они едва удостоили Томми взглядом, — пока тот не заговорил:
— Я слышу ящик. Прямоугольный.
— Щегол кислотный, — сказал один студент, который по звуку мог оказаться парнем.
— Помню свой первый трип, — сказал другой, который, вероятно, был девушкой. — Захожу в мужской туалет в «Метреоне», а такое чувство — что прямо в инсталляцию Марселя Дюшана[1].
Джоди дождалась, пока они пройдут, и спросила:
— Да, прямоугольное, твердое, пустое — что это? — У нее от восторга чуть кружилась голова, и она переминалась с пятки на носок от нетерпения. Даже лучше, чем туфли покупать.
— Точно пустое. — Томми склонил голову набок. — Это газетный автомат. — Он открыл глаза и посмотрел на газетный автомат, потом — на Джоди, и лицо у него осветилось, как у малыша, только что открывшего для себя шоколад.
Джоди с размаху обняла его и поцеловала.
— Мне тебе столько всего нужно показать.
— Почему ты мне раньше не говорила? — спросил Томми.
— Как я могла? У тебя вот есть слова для того, что ты слышишь? Что ты видишь?
Томми выпустил ее из рук и огляделся. Втянул носом воздух — словно проверял, какой у вина букет.
— Нет. Я не знаю, как все это сказать.
— Вот видишь, потому мне и нужно было с тобой всем этим поделиться.
Томми кивнул, но вид у него при этом был несколько унылый.
— С этой стороны все хорошо. А вот с другой…
— Какая еще другая сторона?
— Мерзкая, дохлая и кровососущая. Я по-прежнему жрать хочу.
— Не ной, Томми. Нытики никому не нравятся.
— Куу-шать.
Джоди знала, каково ему, — ей и самой было так же, только она не понимала, как ей решить проблему кормежки. За кровью она всегда обращалась к Томми — теперь же им обоим нужно охотиться. Она это умела, она это делала, но ей этого не хотелось.
— Пойдем, что-нибудь придумаем. Не капризничай. Посмотрим на людей на Маркет-стрит. Тебе понравится.
Джоди взяла его за руку и потащила за собой к Маркет, по которой взад-вперед текли реки туристов, покупателей и всяких уродов. Реки крови.
— От всех воняет дрочкой и ногами, — произнес Томми, стоя на тротуаре перед аптекой «Уолгринз». Вечер по-прежнему был ранний, и по тротуарам толпами валила публика со съездов и из отелей, словно огромное мигрирующее стадо. Все искали прокорм и водопой. По краям потока удочки забрасывали сутенеры, бездомные и тусовщики — наводили секретную связь между встречей взглядами и кошельком. Стадо же оборонялось, преданно внимая своим спутникам, мобильным телефонам или точкам на тротуаре в двенадцати шагах впереди.
— Ноги и ссаки, — продолжал Томми.
— Привыкнешь, — сказала Джоди.
— Где-нибудь на этой улице найдется хоть одна чистая пара белья? — крикнул Томми. — Люди, вы отвратительны!
— Поспокойней, а? — произнесла Джоди. — На тебя смотрят. Думают, ты чокнутый.
— И отличаюсь от них — чем?
Джоди окинула взглядом улицу. Та просматривалась на три квартала в обе стороны и в каждом человека по три зло орали на прохожих, дико таращились и, совершенно точно, были вольтануты. Томми прав, но Джоди все равно схватила его за ворот рубашки и пригнула ухом к себе.
