– Стал дознаватель жизнь свою вспоминать, а там одни убиенные им. Похоже собрались искалеченные души и подсказали дознавателю идти скорее к ним.
Воцарилась тишина, атаман обращаясь к Тихону, сказал:
– Ты не думай, что дознаватель свои подозрения насчет тебя унес в могилу. Дело по твоему розыску осталось. Только передали его другому ироду.
Воровская жизнь несет в себе много всяких запретов. Попытки нарушить их оборачиваются серьезным наказанием. Ну, куда деваться бедному вору, когда одна и та же мысль преследует на каждом шагу? А тут еще неписанные законы: не проси, не верь, не бойся. Все-таки Тихон решился на разговор с атаманом. Поведал о своем желании навестить родителей, брата и сестру, о нестерпимой тоске по жизни среди людей. Клычок выслушал его внимательно, даже не разозлился, только приказал забыть об этом.
К весне пути развезло, и купцы перестали гонять свои обозы, ждали сухих дорог и теплой погоды. Посыльные из ватаги по-прежнему ходили в город, теперь больше за новостями, чем по основному делу. И вот однажды Клычок после очередного возвращения посыльных позвал Тихона к себе. Молча вручил ему свернутый вчетверо плотный лист бумаги. Написанный аккуратным почерком текст удостоверял, что податель сего документа – Смыков Иван, сын Степана, мужеского пола, столяр.
– В том, Тихон, имею свой резон. И люди большие за тебя просили. Только ежели ослушаешься нас, то пеняй на себя!
– Не знаю, как тебя благодарить, атаман? Что за люди большие? Не ведаю.
– Сначала благодари матушку с батюшкой. Пришел к нам мальчонкой желторотым, да вот выправился, в плечах раздался, бородка появилась, брови срослись, голос перешел в другую ипостась. Теперь тебя признать смогут только те, кто близко знаком. Касаемо больших людей, не ведаю. Старуха придумала, а за ней много людей имеются и бояре кремлевские. Думаю тебе уготовила службу великую.
– Мыслимо ли мне на виду подвязаться. Говоришь, ликом поменялся. А кому надобно, тот признает.
– За то не переживаю. Уверен, все продумали. Отпускаю тебя с легким сердцем.
– Что, атаман, можно собираться и уходить?
– Иди с Богом! Да только не домой к родителям, сперва двигай к бабке Акулине!
Акулина открыла дверь избы и долго щурилась от брызнувшего в лицо солнца. Потом распрямила свои морщины и уставилась на нежданного гостя.
– Здравствуй, бабка, али не признала меня?
– Чего не признать? Неужели в своем племяше Иване Смыкове родиночку не почувствую.
Настал черед удивляться Тихону. Такой осведомленности и притворства от старухи он не ожидал. Хотя Клычок предупреждал.
– Ну, проходь в избу, что землю топтать!
В избе, сидя за столом, Акулина спросила о подарке для нее от Клычка. Тихон положил мешочек с деньгой и серебряный перстенек. Старуха кошель убрала, а колечко надела на указательный палец и начала любоваться игрой самоцветов, приговаривая:
– Он-он, разлюбезный, молодец Клычок, сдержал свое слово!
Потом бабка будто вернулась на землю, сняла с пальца украшение, ловко продела через перстенек невесть откуда взявшийся шнурочек и повесила все это себе на шею, спрятала под одеждами.
– Ну что, не понравилась тебе жизнь лесная? К людям захотелось?
– Просто я сам по себе! Еще царю Петру сказывал, что не мое это дело ходить строем, да и к человеческому жилью привык.
– Однако атаман тебя нахваливал. Говорил, что в бою ты дюже ловкий и храбрый.
– Мудреное ли дело дубьем, да кулачищем махать? Вот умами помериться, то дело другое!
