Смотс громко чавкал. Жир блестел у него на подбородке и бороде. Впрочем, Флинт давно привык к полному отсутствию хоть каких-то манер у своего работодателя. Пока Смотс наслаждался едой, он разглядывал весьма ценную коллекцию, которую сам Смотс называл» прелестями «. В антикварном застекленном шкафу стояли такие предметы, как мумия кошки с двумя головами, отрубленная человеческая рука с семью пальцами, плавающая в сосуде с формалином, череп ребенка с дополнительной глазницей посередине лба, и… самая жестокая выходка природы, как казалось Флинту… Забальзамированная обезьяна с третьей лапой, растущей из шеи. На полке над шкафом было восемь альбомов с фотографиями, которые Смотс коллекционировал со страстью, уступающей только его страсти к деньгам и к еде. Смотс был знатоком уродства. Как другие люди наслаждаются выдержанными винами, живописью или скульптурой, Смотс упивался зрелищем капризов природы. Флинт, который жил в городке Монро, – за сотню миль от Шривйорта, никогда не бывал в доме у своего хозяина, но знал от одного из своих знакомых, что у Смотса там есть подвал, набитый всевозможными проявлениями уродства, которые он пять десятилетий выискивал на карнавалах.
Такая страсть вызывала омерзение у Флинта, который считал себя хорошо воспитанным джентльменом. Но при этом Флинт понимал, что сам может стать объектом этой омерзительной страсти и вместе с Клин-том занять свое место в коллекции Смотс —» Два в Одном «. Фотоснимки Флинта, обнаженного по пояс – за них, правда, Смотс ему хорошо заплатил, – уже красовались в одном из альбомов. Впрочем, у Флинта никогда не возникало желания заглянуть в эти альбомы; за, свою жизнь он достаточно насмотрелся уродов и наяву.
– Ты выиграл или проиграл? – спросил Смотс, не переставая жевать.
– Выиграл.
– Сколько?
– Почти триста пятьдесят долларов.
– Неплохо. Мне нравится, когда ты выигрываешь, Флинт. Если счастлив ты, счастлив и я. А ты ведь счастлив, верно?
– Счастлив, – с подобающей серьезностью произнес Флинт.
– Люблю, когда мои мальчики счастливы. – Смотс помолчал, отыскивая в своей тарелке, полной костей, кусок мяса. – Но не люблю, когда они опаздывают. Десять минут – это не пятнадцать. Тебе что, нужны новые часы?
– Нет. – рука Клинта неожиданно выскользнула наружу и начала скрести подбородок Флинта. Флинт вынул из пачки крекер и сунул его в крошечные пальцы. Рука исчезла, а из-под рубашки Флинта раздался хруст.
Смотс оттолкнул тарелку. Пальцы его блестели от жира, глаза – от нетерпения.
– Расстегни рубашку, – приказал он. – Я хочу посмотреть, как он ест.
Флинт ненавидел все это, но подчинился. У Смотса была куча денег, и он не терпел неповиновения от своих» мальчиков «. Флинт расстегнул пуговицы, чтобы Смотс увидел тонкую белую руку, которая локтем приросла к телу Флинта как раз в области солнечного сплетения.
– Покорми его, – сказал Смотс. Флинт взял из пачки еще один крекер. Он чувствовал, как мягкие кости его брата движутся внутри него.
Клинт почуял еду, и его рука стала шарить в воздухе, отыскивая крекер, но Флинт направил печенье прямо к наросту размером с кулак у себя на правом боку. Нарост был таким же белым, как и рука; волос и глаз на нем не было, зато были раздувающиеся ноздри, уши, похожие на пару мелких морских ракушек, и пара маленьких губ. Как только крекер придвинулся ближе, губы раскрылись с мягким хлюпающим звуком, обнажив маленькие острые зубы и язык, который скорее мог бы принадлежать котенку. Флинт сунул в рот крекер и быстро отдернул руку: во время еды Клинт был весьма энергичен, и мог укусить.
