Автор сюжета не получил ни призов, ни наград, и кинолента ушла в архив. Однако Кирилл сумел отыскать ее как единственную память о лучших днях своей жизни.
У склона лесистой сопки стояла высокая яранга, и жарко горел костер. Стелющиеся клюквенные плети, усыпанные неспелыми ягодами, плотно обвивали оголенные корни деревьев. Обнаженная девушка с длинными, ниже бедер, распущенными черными волосами, готовила на огне пищу и шептала якутские заговоры. Мшистые камни защищали ее от ветра. С краев старого закопченного котла, шипя и искрясь, капал тюлений жир.
Роман Айталыны и режиссера-неудачника случился до приезда Кирилла в Саха, и в кадре она была чуть моложе, чем он запомнил ее. Антиквар ревновал, и всякий раз мысленно сворачивал шею прыткому москвичу, одновременно благодаря его за возможность лицезреть теперь Айталыну, и переживать вместе с ним близость любимой якутки. Голубятников слушал мелодию низкого гортанного голоса, не сводя глаз с оголенной налитой груди смуглой дикарки, с манящего бархатистого паха, едва прикрытого кусочком оленьей шкуры. И плакал, вспоминая жгучую страсть объятий. За этим занятием его не раз заставала Катя, но, так и не смекнув, что на экране соперница, пожимала плечами и уходила. Лишь с неприязнью подмечала про себя: «Опять сосет свои мухоморы!» Однако трогать его мерклые банки не решалась и ничего не говорила о пугавших ее мутных жидкостях, видела, что Кирилл провожает ее раздраженным взглядом. А глаза его красны и безумны.
Ради Айталыны он, неразумный молодой человек, увлекся шаманством, надеясь стать значительной персоной на ее родине.
– Нельзя просто так, беспардонно врываться в жизнь другого человека, – строго произнесла прекрасная якутка, от взгляда которой у Кирилла колотилось сердце. – Нужно принести с собой сокровенный дар – судьбоносный смысл. Нужно осчастливить своим поступком кого-нибудь, кроме себя! Так обнаружь, будь любезен, это благословение свыше! Или ступай, откуда пришел!
По едва приметной таежной тропе сбитый с толку юноша взобрался на перевал, откуда открылся темно-синий, позолоченный лунным светом простор. Широкая долина с горными грядами уходила за горизонт. По ней змеилась река. У Кирилла захватило дух от невиданных раздолий! Лунный шар, зависший над темными облачками, тайга внизу, взгорья, вся якутская земля показалась парню родной, вызывала сладкие мысли о будущем счастье, и ничто не предвещало его погибели.
После долгого созерцания суровой природы и высокого звездного неба Голубятников вышел к шаманской тропе. Хвойный лес то сгущался, то расступался перед путником, не ведающим опасностей, пока тот не ступил на берег быстрого полноводного ручья.
Кирилл разложил костер. Глядя на потрескивавшие в пламени сучья, он размышлял, о чем бы замысловатом и задушевном наврать диковинной пташке, чтобы запутать и обаять ее. Что величественное и многозначительное может он отыскать в глухой тайге? Что может сойти в глазах Айталыны за сокровенный дар и судьбоносное благословение? «Смешные эти девушки, право! В какие только бредни они ни верят! Особенно – моя!» Но всё чаще эти мысли сбивались раздумьями об истинном смысле его приезда в Якутию и о молодой жизни в целом. Внезапно из-за высоких камней появился длинноволосый с проседью человек в накидке бурого меха с пришитыми гигантскими, похожими на крючья, зубами и костяными бусинами. У колен на длинном ремне болталась полотняная сумка для трав. Шаман, щурясь, смотрел на белобрысого чужака, словно ощупывал его изнутри, обернулся в темноту леса, подступавшего к ручью, затем по-хозяйски подошел к костру:
