Чтобы продолжить говорить пришлось прокашляться как следует, горло сводило судорогой, во рту пересохло.
– Это было изнасилование, Давид. Ксюша вторая или третья жертва в серии, она жива и относительно в порядке.
Напряженную тишину, что начала звучать после его слов, кажется, можно было пощупать руками; вдохнуть носом, ставший вдруг вязким воздух.
– Я приеду в течении суток!
Давид не спрашивал, а просто ставил его в известность, парень именно сейчас окончательно стал мужчиной. Мужчиной, чья женщина попала в беду, практически погибла, морально уничтожена. И он не будет спрашивать ни у кого разрешения, чтобы в этот момент быть с ней рядом, подставить свое плечо и дать ей опору в этом мире.
Если бы ситуация была другой, Петр бы отнёсся к действиям Давида с пониманием. Но это была его дочь, которая только-только начала вставать с колен после жизненного удара, почти смертельного.
Он не мог позволить упасть своей малышке еще раз, не мог!
– Ты никуда не поедешь, пока я не разрешу! – процедил сквозь зубы, – Я сказал, что все тебе расскажу при одном условии!
– Вы думаете, я смогу остаться тут, пока моя девочка…
– Твоей девочки больше нет, Давид! Та Ксюша, которую ты помнил и знал… ее нет. А новая боится мужчин до тошноты, до дикой паники и желания забиться в самый темный угол комнаты. Она боится даже меня! – Петр еле сдерживал свои эмоции, – Если ты появишься сейчас, у нее ничего не останется! Ты… ты ее друг детства, ты тот человек, которого она не боится, но только потому, что ты далеко. Как только она тебя увидит, не будет больше у нее друга, понимаешь? Ты будешь ее врагом просто потому, что являешься мужчиной! Она не выходит из комнаты, только в туалет, даже в ванную, и то не может. Почти не спит, практически не ест. Кричит от кошмаров, вздрагивает от шагов. Для нее сейчас все мужчины потенциальные насильники, понимаешь?! Это пройдет, но не сразу.
– Когда я смогу ее увидеть? – голос уже не хриплый, лишенный любых эмоций, убийственно спокойный.
– Психолог не может сказать, когда закончится острая фаза дезорганизации, да и Ксюша сама с доктором пока не говорила.
– Почему?
– Потому, что незнакомые люди ее пугают, и женщины тоже. Нам всем будет нелегко, я консультируюсь с психологом, она поясняет поведение Ксюши, и как лучше нам всем себя вести. Людмила говорит, что ты и твоя дружба для Ксюши,– то светлое, что в ней осталось, не замаралось. Она будет эти воспоминания беречь. Пойми, что с физической точки зрения все не так страшно, но ее психика пострадала сильно. Ее личность на куски разорвали. Она чувствует себя грязной, униженной, недостойной. Появись ты сейчас, парень, который любил ту веселую девушку, которой больше нет,– все станет только хуже.
– Бл*дь! Как же так, дядь Петь? Как? За что? Она ведь… она… Господи!
У Петра воздух из легких вышибло от этого приглушенного крика. Мышцы узлом скрутило, сердце остановилось.
Петр эту ярость, эту дикую злость на жизнь, на людей, на мир, – уже пережил, успел внутри всё переварить. Давиду только предстояло это сделать. Парню придётся принять важное решение, окунуться во всю эту ненависть и злость с головой, и сделать все наперекор словам Петра или же смириться и начать думать головой, думать о том, как Ксюшу из этого ада вытаскивать. На расстоянии, но помогать.
Молчание затягивалось, напряжение нарастало. Но Давид снова заговорил приглушенным тоном, в котором бурлили сдерживаемые эмоции:
