– Господи, благослови моего косметолога! – вздохнула я, представив, как при неблагоприятных жизненных условиях могла бы выглядеть я сама.
Фактура-то у меня хорошая, но за ней ведь тоже уход нужен!
Заочно познакомившись с уже покойной Элечкой, я решила, что градус материнских чувств Самой Лушкиной был отнюдь не высок. Галина Михайловна явно уделяла своей покойной дочке гораздо меньше внимания, чем более любимому детищу – компании «ЮгРос». В противном случае богатая наследница и выглядела, и вела бы себя совсем по-другому. И уж точно у бедняжки не развилась бы та поистине смертельная зависимость от родительницы, которая толкнула ее на роковой шаг с крыши!
В общем, мне казалось, что в самоубийстве Ариэллы есть большая доля вины Галины Михайловны, поэтому как следует посочувствовать Самой в постигшей ее утрате никак не получалось. Одно за другим я написала четыре соболезнующих письма, Катя с Зоей в складчину сочинили еще два скорбных текста, но Бронича ни один из них не устроил. Как верно выразилась Катька, он рвал и метал бумажки с нашими записями, обвиняя сотрудников агентства в бесталанности и душевной черствости. Это было обидно. Я в конце концов не выдержала и от лица всего обруганного коллектива дерзко предложила шефу:
– Может, сами напишете?
– И напишу! – с вызовом сказал он и надолго заперся у себя в кабинете.
Тогда я постановила считать свой взнос в искусство сочинения маленьких трагедий вкладом без возможности его пополнения, попрощалась с девочками и поехала домой, на ходу придумывая развлекательную программу на вечер. Очень хотелось компенсировать скверный рабочий день качественным отдыхом.
Никакой перегородки между обычными больничными покоями и платным отделением не имелось, однако граница все-таки существовала и даже отчетливо просматривалась: в той части холла, через которую можно было проследовать к ВИП-лифту, потрескавшаяся керамическая плитка пряталась под ворсистым ковровым покрытием.
– Куды в уличном потопали?! – прикрикнула на Юстаса и Алекса сердитая бабулька в синем халате.
Она бродила вдоль «границы» с опущенной шваброй, как сапер с миноискателем.
– А ну, пошли взад за бахилами!
Алекс, плохо знакомый с больничными порядками, сбился с шага. В зад за бахилами – это будило воображение. Грубые и невоспитанные люди, случалось, посылали его в разные нехорошие места, но никогда – с такой конкретной целью.
– Возвращаться не будем! – подстегнув отставшего Алекса колючим взглядом, отчеканил Юстас.
– Та шо ж вы делаете, ироды! – бессильно завопила им вслед злая бабка. – Это ж надо! В ботинках поперлись на половое покрытие!
– Оно не половое, а напольное! – Юстас, старательно выдерживая роль сурового начальника, обернулся на ходу и погрозил бабульке пальцем. – А половое покрытие, бабушка, ежели вы запамятовали, это со-овсем другое!
– И туда мы в ботинках ни-ни! Ни в коем разе! – без улыбки поддакнул ему Алекс.
Старательно удерживая на лицах выражение подобающей заведению серьезности, они вошли в лифт, дождались, пока двери закроются, переглянулись и захохотали.
– Дзинь! – укоризненно тренькнул лифт.
– Всё, хорош веселиться! – Юстас посуровел, задрал подбородок и завертел шеей, спешно поправляя под твердым воротничком узел галстука.
Алекс одернул на себе пиджак. Он надевал парадный костюм нечасто и чувствовал себя в нем неуютно.
– Пошли! – скомандовал Юстас, первым выходя из лифта. – И смотри там, чтобы ни одной улыбочки, ни одного словечка!
