На шипах - страница 39

Субботин сидел на кушетке и, отложив завернутую в газету спорт-экспресс книгу, достал из кармана пачку папирос.

– Будешь? – спросил он.

– А можно? – недоверчиво переспросил я.

– Можно, только осторожно. Главное, чтобы фашист не заметил. А то устроит сладкую жизнь. Штраф впаяет, посадит на банку, а то и максималочкуустроит, так, что мало не покажется.

– Да уж. Не хотелось бы. А ты так и не завязал? – спросил я, взяв в руки папиросу.

– С курением или алкоголем?

– Да со всем.

– Завязал! – Он поднес к моему лицу зажженную спичку. – Я вообще не курю, разве только за исключением случаев, когда выпью. Да и пью только, когда волнуюсь. А поводов для волнения хоть отбавляй. Вот и приходится лезть в карман за папироской. Так что к черту правила, они и созданы для того, что бы их нарушать.

Вредные привычки сопутствовали Субботе на протяжении всей карьеры. Курево и алкоголь гирей висели на его крепкой шее, мешая триумфальному взлету. Поразительно, как такой умный и начитанный человек с философским мышлением пасовал перед выпивкой и табаком. Нас с ним роднили не только любовь к футболу и совместные игры за Торпедо, но и общие проблемы. От него тоже ушла жена. Готовая терпеть тяготы спортивных сборов, она тяжело мирилась с его запоями, а когда появились дети, ее позиции стали совершенно непреклонными и брак был расторгнут. Одиночество настолько понравилось Субботе, что он научился совмещать выпивку со спортом, но это привело к крушению иллюзий. А в свое время он был самым перспективным вратарем, на которого охотились гранды итальянского футбола. Его даже называли новым Ринатом Дасаевым, а агенты Ювентуса ринулись за ним в Ростов. А когда приехали, лишний раз убедились, что это настоящий талант. Они сами купили ему билеты и были согласны на любые условия, лишь бы подписать контракт. И, если бы не бутылка водки, выпитая им практически залпом после полученного приглашения, кто знает, может быть прямо сейчас Суббота конкурировал с Буффоном и ловил мячи Андрея Шевченко. Он просто проспал рейс и не попал на переговоры, так и оставшись в Ростове еще на несколько лет.

Я чуть не задохнулся после первой же затяжки. Папиросы«Беломорканал» оказались слишком мощными для избалованных фильтрованным куревом легких.

– Так, значит, тебя все-таки взяли. Я думал, что буду единственным ветераном. – Сказал Суббота, дождавшись окончания приступа кашля.

– Да, мне просто повезло. – Ответил я.

– Это хорошо, будет, что завтра на исповеди рассказать.

– На какой исповеди?

– На утренней. Как раз с духовником познакомишься. Отец Тихон интересный мужик.

– Не хочу я исповедоваться. – Возразил я.

– А придется. Духовник здесь второй человек после президента, а в чем-то даже и первый. Он дочку босса вылечил, а этого ни один врач не смог сделать. Он даже будущее, говорят, предсказывает. Он у нас и лекарь и психолог в одном лице. Хотя мне не помог, как болела спина, так и болит. В общем, все ему тут смотрят в рот. Пропустишь исповедь – штраф, не придешь в следующий раз – выкинут из команды. Так что готовься раскрыть душу. Хотя, на мой взгляд, наш столик с водочкой подходит для этого куда лучше.

Само слово «исповедь» вызывало в коленях дрожь. Страшно даже представить, как я, в темном холодном помещении обнажаю душевные тайники перед незнакомым бородачом, облаченным в черную рясу. Комплексы на сей счет тянулись из глубокого детства, когда я, десятилетним мальчиком, яростно болел за киевское Динамо. В целом, даже неважно откуда была команда: Москва, Тбилиси или Киев, куда важнее было то, что на груди у игроков прописной истиной красовалась буква «Д». В те времена наиболее ярко выступали именно киевляне, и всем сердцем я поддерживал их в борьбе за самый престижный европейский футбольный трофей.