– Я женюсь на ней! – выпалил он в горячке.
Матушка Гнесс вздохнула и присела на скамью.
– Сядьте, – попросила. – Мне надо серьёзно с вами поговорить. – Указала на низенький табурет.
– Я постою, спасибо.
Настоятельница долго собиралась с мыслями.
– Вы оказались здесь благодаря случаю, несчастью, что с вами приключилось. Сейчас ещё вы не знаете, кто вы и откуда…
– Вы думаете, я не смогу содержать семью? Вы не хотите отдавать Ллоис проходимцу? – Он перебил нетерпеливо спокойную и мягкую речь настоятельницы, но женщина слушала его с улыбкой.
– Нет, сын мой, совсем нет, я не боюсь, что вы не станете хорошим мужем и хозяином, за это я не боюсь. Но… – Она опять вздохнула. – Надо подумать о Ллоис.
– Что – Ллоис?
Матушка Гнесс снова вздохнула, в какой уже раз.
– Я сомневаюсь, что Ллоис сможет стать вам женой, хорошей матерью, хозяйкой.
– Почему?
– В прошлом она пережила трагедию, жестокую несправедливость…
– Я знаю, – он опять перебил. Ох уж, эта нетерпеливая молодёжь. Настоятельница покачала головой. – Её мать назвали колдуньей и сожгли на огне. А её бросили. Но я буду защищать её, я не дам никому её обидеть. Поверьте мне!
– Я знаю, мальчик мой, я знаю, что вы никогда не сделаете ей больно, я знаю. Но…
– Почему опять «но»? Вы же не монахини, вы – бегинки. Если она захочет, она может уйти, выйти из вашего прихода. Ведь так?
– Так, Эрвин, так, но… – Он опять перебил:
– Опять «но»! – В отчаянии вскинул руки.
– Успокойтесь и выслушайте меня. Хорошо? А для начала присядьте.
Эрвин потоптался на месте, потом всё же сел на предложенный ему ранее табурет.
– Люди бывают злыми и иногда даже сами не могут понять, почему. Три года назад Ллоис потеряла мать после страшного обвинения в ведьмовстве. – Настоятельница шепнула молитву и перекрестилась. – Это вы уже знаете, думаю, Ллоис сама рассказала вам об этом. Так? – Он согласно кивнул головой. – Она не рассказала вам другого, да и вряд ли смогла бы. – Матушка Гнесс вздохнула. – Когда мать её забрали, ей было тринадцать лет, ещё ребёнок, правда? Сожгли и разорили дом, забрали скот. Девочку бросили одну против всей деревни, мать – ведьма. Каким должно было быть отношение к ней, как вы думаете? Над ней издевались, местные крестьянские парни насиловали её, она умирала с голоду и впала в отчаяние. Наши сёстры случайно нашли её, когда она пыталась утопиться в озере. Знаете, скольких сил стоило мне вернуть её к жизни? Она год не разговаривала. И сейчас, – настоятельница снова вздохнула, – сейчас я боюсь, что вы разобьёте ей сердце. Вряд ли она допустит к себе мужчину после того, что пережила. Она не будет вам хорошей женой и хорошей матерью вашим детям, я уверена в этом.
Ошеломлённый Эрвин смотрел в сторону и видел перед собой испуганный взгляд девушки, когда он взял её за руки сегодня, её протест его поцелую, чувствовал снова и снова сопротивление её пальцев на груди. Она была против! Она сопротивлялась ему, его напору, его страсти, а он не понял. Принял всё за женскую черту противостоять, чтобы усилить интерес.
Вскочил на ноги, заметался туда-сюда. Но ведь он помнил, помнил её улыбку, блеск её глаз потом, когда они возвращались вдвоём. Он тоже ей не безразличен! Может быть, она и боится, но она доверяет ему!
– Ей будет лучше остаться здесь, – продолжила настоятельница, – здесь она живёт в покое и в любви. Не надо тревожить её душу, заставлять её вспоминать прошлое. Сейчас она с Богом и с другими девушками…
