– Решили опробовать новые силы, Ваше сиятельство? – поинтересовался Вран.
– Верно, – ответил Воронцов и, задрав голову, мысленно нащупал границу четвертого плана.
Какое-то время ничего не происходило, но вот у него над головой появилось черное непроглядное зеркало, трещин не было, вернее, в пределах видимости появилось несколько мелких, но затянулись сами собой. Значит, пока что без разрывов на его участке.
– Убирай, – распорядился Константин, и снова у него под ногами аккуратно подстриженная лужайка.
– Это что было? – удивленно спросила Юлия. – Мне показалось, ты на мгновение стал зыбким и полупрозрачный, посмотрел вверх, шевельнул губами, затем снова обрел свое тело.
– Не показалось, это теперь мои новые обязанности, – улыбнулся Воронцов. – Пойдем, примем ванну, и спать, утро завтра будет хлопотное…
Площадь перед городской управой, где накануне Константин беседовал с народом и принимал клятву у градоначальников, была забита людьми. Виселицу установили шагах в десяти от крыльца. Сейчас она была оцеплена дружинниками, которых собралось немало, сам же боярин со свитой и правители города стояли на небольшом балкончике второго этажа. Баронесса и ее сыновья с разрешения Воронцова покинули город на рассвете. Единственное, что позволил Константин, это проститься с бароном, ни Несса, ни сыновья смерть отца и мужа видеть не хотели, и боярин снова пошел им навстречу. Задавая местным вопросы по поводу барона и его семейства, Константин был весьма удивлен, все говорили, что они жили в любви и согласии, а среди аристократов подобное – большая редкость, чаще все эти семейства «банки с пауками», где сыновья ждут не дождутся, пока батюшка на костер не отправится, чтобы уже вцепиться в глотки друг другу. Поэтому Константин и не потащил баронессу на казнь. Четыре грузовика – два с имуществом, два с бойцами, оставшимися под рукой Нессы Торбин, вернее уже Наровой, к полудню уехали далеко. Но все равно расслабляться не следовало, и Тихомир с двумя гвардейцами прикрыл боярина мощными щитами, да такими, что площадь в пыль от удара ведой обратится, а купол над балконом останется целым.
– Мал, – позвал Воронцов, стоящего справа от Юлии ведуна, – у меня к тебе будет просьба, я хочу, чтобы барона повесили, прикрой-ка его щитом, но так, чтобы никто не понял, что он у него есть.
– Думаете, Ваше сиятельство, кто-то из его подручных решит убить Волода, чтобы тот избежал позорной петли?
– Есть у меня такие мысли, – отозвался Воронцов. – Он правил здесь четыре года, и надо сказать, неплохо, так что, люди к нему относятся хорошо. Меня же они не знают, поэтому могли что-то и задумать. Тихомир, стрелки на крышах?
Сотник кивнул.
– Лучшие два десятка из наемников боярина Рысева.
Константин достал серебряные часы из проклятой столицы, и посмотрел на время, пора было начинать – без двух минут тринадцать.
– Збыслав, давай, у меня нет времени торчать здесь, я уже должен быть на пути в Тверд, – скомандовал Воронцов градоправителю, и тот, кивнув боярину, поднес к виску мыслеглас и дал отмашку.
Не прошло и минуты, как двери управы распахнулись, и в сопровождении четырех гвардейцев появился барон. Теперь на нем не было парадного камзола, он был бос по старой росской традиции, белая рубаха, обычные такие же белые штаны, подавители на руках. Вот и все.
Народ загудел. Воронцов прислушался к эмоциям толпы. Да уж, народу плевать, славным человеком был Волод Торбин или дрянным, хорошо им было под ним или так себе, но люди сюда пришли на шоу, их совершенно не интересовала справедливость, хотя в данный момент Воронцов действовал, руководствуясь исключительно ей.
