На тысячи осколков - страница 7

Последние два года я жила с ощущением, что ничто уже не будет прежним. Мама говорит, я стала замкнутой. А сама-то? Стала занятой, вечно уставшей и нервной. Мы обе изменились.

Каждый переживает утрату по-своему. Она много работает, чтобы не оставалось времени на горькие мысли, а я много лежу и смотрю в потолок, потому что ни на что другое нет сил. А еще много читаю – жизни книжных героев намного интереснее моей собственной.

Они влюбляются, ссорятся, мирятся, познают мир. А я… Наверное, я тоже хотела бы однажды влюбиться. Чтобы не чувствовать одиночество – оно холодное, как эта зима. И чтобы делать кого-то счастливым. И заботиться. А пока я вместо папы забочусь о маме – она у нас сама как ребенок.

У нас… Черт. Опять оговорилась.

Взглянув на часы, я решила, что времени еще достаточно. Налила себе чашку горячего какао с молоком и поднялась наверх. Может, этот чердак не так уж и плох? Тут темновато, зато потолок высокий. Много воздуха. Если привязать к звездам из фольги тонкие ниточки и закрепить их наверху, то получится собственное звездное небо. Можно даже смастерить солнце из покрытого позолотой картона. И луну. В свете ночника они будут красиво переливаться.

Подняв голову к потолку, я застыла. Нет, пожалуй, у меня нет сил на это все. И желания нет. И времени на подобные глупости. Сделав глоток какао, я подошла к окну. Сквозь морозную пелену в нем проглядывали очертания соседских крыш. Наверное, окна затянуло ледяной коркой из-за того, что дом долгое время пустовал, и его не отапливали. На это бесплатное жилье мама и повелась: администрация города обещала, что не придется платить аренду и мы сможем оставить его себе, если она проработает в клинике пять лет. Вот и писали бы тогда: «ветхий» дом, а не «с историей»!

Я прижала ладонь к стеклу. Кожу словно огнем обожгло. Зажмурившись от боли, я вытерпела секунд десять, не больше. Этого хватило, чтобы морозную гладь растопило тепло моей ладони. Отняв руку от окна, я уставилась в получившийся просвет. Светлые дома с коричневыми крышами тонули в белом покрывале снега. Некоторые из них походили друг на друга, как близнецы. Например, вон тот узкий дом – наискосок, совсем как наш. Смешные окошки, разбитые на мелкие секции, темная дверь и чердак. Больше рассмотреть не удавалось, дом совсем занесло снегом.

Покончив с какао, я легла на постель и надела старые папины наушники. Они давно были сломаны, но меня это не беспокоило. Мне нравилось слушать тишину. Хочешь – представляешь шум волн на теплом побережье, хочешь – глубокий и низкий папин смех.

Интересно, я когда-нибудь смогу снова стать нормальной, как все?

– Мы всегда рады новичкам! – Директриса Анхем широко улыбнулась и убрала с лица темную прядь. – Особенно таким талантливым, как ты, Герда. Наш школьный хор входит в список десятка лучших в стране. Уверена, для тебя найдется там местечко. Я переговорю с руководителем…

– Я не хочу в хор, – выдавила я. – Не нужно. Спасибо.

– Но… – Она вопросительно посмотрела на меня, затем в документы.

– Я не пою.

Мне стало тяжело дышать, щеки вспыхнули. Эти слова было трудно произнести вслух.

– Странно. – Анхем нахмурилась. – Должно быть, ошибка в твоем личном деле. Тут сказано, что ты…

– Да. Я выиграла конкурс. Но это было пять лет назад.

Как будто в другой жизни. Но этого я уже не стала говорить.

– Понятно. – Она посмотрела на меня из-под ресниц. – Ну, как скажешь.