Сон показался секундой. Я сомкнула глаза в полной тьме, а проснулась, когда летнее солнце стояло в небе, пробиваясь сквозь стеклянную крышу. Спина сильно затекла, словно я выключилась и пролежала в одной позе всё это время. Я повернула голову и заметила, что мешок Алисы пуст.
Меня чуть не вырвало, а ком в горле встал как кость. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я огляделась по сторонам – никого. Растолкала манекены – они стояли на тех же местах, что и вчера вечером. Голова одного отвалилась при ударе об пол и покатилась к выходу. Но не успела я выбежать на этаж, как передо мной появилась Алиса с салфетками в руках.
– Мам, ты чего шумишь?
Я с трудом перевела дыхание и попыталась сформулировать чётко хотя бы одну мысль. Хотелось отругать Алису и одновременно поблагодарить, что она жива. Я взяла её за плечо и завела внутрь, проверив, что за ней никто не идёт.
– Где ты была?! – я сама ощущала, как гнев пробивается сквозь мой «сдержанный» тон. Внутри бушевал ураган эмоций, хотя всё обошлось, кажется.
– Ходила в магазин.
– Что ты там делала?!
Алиса достала из кармана салфетки с крупными красными пятнами.
– У меня кровь из носа пошла. Я не смогла найти в твоём рюкзаке салфеток и пошла искать сама. – Говорила Алиса, доставая из того же кармана маленькую пачку салфеток. – Я нашла, мам. Теперь крови нет.
– Почему ты их с собой принесла?
– Мусорить – это плохо.
Я села на колени и обняла дочь. Она такая тёплая, живая, в отличие от меня. Я думала, что сейчас сердце не выдержит и остановится от страха за Алису.
Мы перекусили, съели по фруктовому батончику. Алиса снова взяла апельсиновый, хотя всё время косо поглядывала, как я жую тягучую яблочную ленточку. Желудок перестал так сильно урчать и на время успокоился. Меня начал одолевать сон, которого я ждала половину ночи, но надо двигаться дальше. Мы плотно уложили спальные мешки и выбрались наружу через огромные стеклянные двери с тяжёлыми ручками.
Парковка плотно заросла травой, и серый асфальт почти не проглядывал из-под зелёного влажного ковра растений. Перед нами стояла одинокая машина, настолько густо покрытая мхом, что её легко можно было принять за обычный камень, если бы не еле видные колёса. Я сверилась с компасом, нам надо обойти торговый центр.
Ветер шелестел деревьями, выросшими посреди некогда немаленького города. Я не помню, как он называется. Надпись при въезде стёрлась, и мы брели по главной улице этого городка. На карте он даже не был отмечен, и лишь по его соседу, – нашему главному ориентиру на этом участке пути, – я поняла, что мы ещё не сбились.
По обеим сторонам от нас, сливаясь друг с другом, тянулись ряды пятиэтажных домов с покатыми крышами. Большинство окон либо выбиты, либо заколочены. На стенах много царапин и надписей. Город кажется не просто брошенным, он словно умер. Мы шагали по бетонному трупу, который раньше являлся чьей-то малой родиной.
Подошли к кольцевому участку дороги. Посреди клумбы с длинной травой возвышалась стела, чуть изогнутая и похожая на серп. На ней не было надписей, лишь свисающие лианы.
– Мама, а зачем это построили? – я вела Алису, крепко держа за руку. Она указывала пальцем на стелу, и мы остановились. Мне нужна передышка.
– Это такой памятник, милая.
– Кому?
– Людям. Всем, не одному конкретному человеку. – Я скинула изрядно потяжелевший рюкзак и ощутила, как стало намного легче дышать.
