На земле мы только учимся жить - страница 6

– Что значит – в тайге? Сбежал, что ли?! – еще громче крикнул комендант.

– Да нет. Он в тайгу на охоту ходит, и сейчас пошел за пушниной с охотниками.

А на стенке у нас пушнина висит. Николай Мазинский показывает на нее коменданту:

– Вот посмотрите, пушнины сколько!

– О-о-о, действительно, охотник! Молодец! Молодец! Ну ладно, счастливый он, пусть ловит лисиц. Пушнина государству нужна. Счастливый. Закрывайся, хозяйка…

Мы на кровати лежим – ни живы ни мертвы.

– А там кто?

– Там дети.

Подошел. Поднял одеяло:

– Да, в самом деле – дети.

– Закрывайся, хозяйка! Счастливый твой мужик – скажи ему!

Три раза повторил, что отец у нас счастливый, и ушел. Мамка только закрыла дверь на крючок, слышит – на улице рёв. Да так много голосов плачут! Дети кричат, женщины голосят. Даже сквозь зимние рамы слышно. Мать шубенку на голову накинула – на улицу выбежала. Возвращается сама не своя:

– Ох! У нас соседей забрали!

А утром узнали, что на нашей Барнаульской улице одиннадцать мужиков арестовали. Папка двенадцатым должен был быть. Чудом он избежал в ту ночь ареста. Потому что в тайгу ушел за зверем – план сдачи пушнины выполнять. Потому и повторил трижды комендант: «Счастливый твой хозяин!» Вот такое «счастье» было. Этого не опишешь словами. А мужиков соседских сослали – никто и не знает куда… Страшно это – люди работали не покладая рук. У всех, как и у моего отца, руки были огрубевшие от работы – топор, лопату из рук не выпускали. А дали разнарядку на арест – и трудяг-мужиков превратили во «врагов народа». Тем, кто этого не испытал, даже представить трудно, как в нашей России происходило это ужасное.

Забирали в тюрьмы, ссылали и тех, кто только заикнется о Боге. Врагами советской власти называли всех таких – и маленьких, и больших. Родителей расстреляли, а детей – в детдом в Колывани, устроенный в двухэтажном доме, отобранном у священника. А в классах на досках было написано: «Да здравствует счастливое детство!» Но детдомовские парни уже взрослыми были, не побоялись спросить:

– Какое это – «счастливое детство»? Папочку и мамочку расстреляли, а нам «счастливое детство» написали?

– Замолчать! Ваши родители – враги советской власти. Вы недовольны? Мы вас учим, одеваем, а вы еще недовольны? Замолчать!

Но все-таки в этих детях сохранилась вера. Потом, когда они выросли, когда началась война, этих парней взяли на фронт, так же защищать Родину – как и тех, которые не страдали. Всех послали на передовую. Люди верующие знают, как нужна Родина, нужна правда, нужна любовь. И они, не щадя не только здоровья, но даже жизни не щадя, защищали Родину.

Меня тоже направили в военную школу в Омск, когда началась Великая Отечественная война. Потом – под Ленинград, определили в артиллерию, сначала наводчиком, затем командиром артиллерийского расчета.

Условия на фронте, известно, были тяжелые: ни света, ни воды, ни топлива, ни продуктов питания, ни соли, ни мыла. Правда, много было вшей, и гноя, и грязи, и голода. Зато на войне самая горячая молитва – она прямо к небу летит: «Господи, спаси!»

Слава Богу – жив остался, только три раза ранило тяжело. Когда я лежал на операционном столе в ленинградском госпитале, оборудованном в школе, только на Бога надеялся – так худо мне было. Крестцовое стяжение перебито, главная артерия перебита, сухожилие на правой ноге перебито – нога, как тряпка, вся синяя, страшная. Я лежу на столе голый, как цыпленок, на мне – один крестик, молчу, только крещусь, а хирург – старый профессор Николай Николаевич Борисов, весь седой, наклонился ко мне и шепчет на ухо: