Это была давняя история – полицейские агенты чуть ли не в самый ледоход гнали по Двине, напротив краснокирпичных складов Московского форштадта, шайку, удиравшую с добычей. Добычу ворам пришлось бросить, двое попались, трое все же убежали.
– Да, лучше бы ты тогда ушел под лед, – согласился Лабрюйер. Ротман не имел ни ремесла, ни родни, ни имущества, впереди его ждала смерть под забором. Вот разве что натворит таких дел, чтобы посадили за решетку, да куда ему – он теперь слабосильный…
– Да…
– И что, совсем не к кому прибиться? Совсем никого нет?
– Племянник есть. Но его в Сибирь укатали. А без вины, совсем без вины! Там и пропадет! – воскликнул Ротман. – Может, уже и пропал…
Лабрюйер насторожился.
– Как это – совсем без вины? Так не бывает!
– За деньги все бывает, господин Гроссмайстер! Заплатили свидетелям, и – крышка моему Фрицу! А у нас – откуда деньги? Все, все подстроили! И Фрица в Сибирь погнали!
– Давно это было?
– Шесть лет назад, герр Гроссмайстер, шесть лет. Я думал, при нем жизнь доживать буду. Он меня жалел…
– Он из вашего воровского сословия?
– Не совсем. Так, помогал иногда, надежный был, умел молчать… Сын моего братца, герр Гроссмайстер… покойного брата сын… а свидетелям заплатили!..
– Рассказывай.
– Да это все из-за бунтовщиков…
– Из тебя каждое слово клещами нужно тянуть? – рассердился Лабрюйер.
– Да все равно – без толку…
– Рассказывай.
– Что – рассказывай?..
– Про племянника.
– Все равно ему уже ничем не поможешь. Сгинул в Сибири…
Такой увлекательный разговор продолжался еще с четверть часа и порядком надоел Лабрюйеру.
– Ну, вот что, Ротман. Надумаешь рассказать правду – ищи меня в фотографическом заведении напротив «Франкфурта-на-Майне», на Александровской, знаешь?
– Знаю.
– А сейчас мне жаль время на тебя тратить. Уговариваю тебя, как солдат девку. Будь здоров.
С тем Лабрюйер и ушел с Матвеевского рынка.
По его мнению, Ротману было нечего рассказать – про племянника сбрехнул, чтобы разжалобить доброго господина Гроссмайстера. И все это оказалось обычной рождественской благотворительностью – кто-то вон в богадельню корзину калачей везет, а бывший полицейский инспектор Гроссмайстер бывшего вора обедом покормил, авось когда-нибудь на небесах зачтется.
Теперь следовало подумать о задании Енисеева. Он был прав – что-то могут знать бывшие полицейские. Но и неправ одновременно – вряд ли бы при Кошко отправили на скамью подсудимых заведомо невиновного человека. Скорее всего, это случилось уже после того, как Кошко переехал в Санкт-Петербург. После его отъезда в Риге и окрестностях были такие беспорядки, что полиция их еще долго расхлебывала. 1905 год – беда всей империи…
Начать Лабрюйер решил с давнего приятеля – Ивана Панкратова, который был теперь многим известен как Кузьмич. Этот агент был надежным помощником Аркадия Францевича и продержался в сыскной полиции чуть ли не до пятидесяти лет, потом решил, что хватит с него безумных приключений, и нанялся в гостиницу «Петербург», что на Замковой площади, – смотреть за порядком. Потом он неожиданно получил наследство от тетки, которую давно уже считал покойницей, а она чуть ли не до девяноста прожила. Деньги он не пропил, а приобрел несколько квартир в доме на Конюшенной улице и стал содержателем меблированных комнат – на старости лет очень подходящее занятие.
Встал вопрос: чем поздравить старика с Рождеством? Не конфеты же ему дарить. Он, конечно, старик крепкий и выпить не дурак, но бутылка шнапса – не очень-то рождественский подарок.
