Запросто, что называется, загружу базаром…
– Ах ты, шайтан! – выкрикнул вдруг сосед и кинулся на меня, словно степной коршун на сурка.
Нога моя сама, на рефлексах, выстрелила вперед и насадила живот нападавшего на подошву. Его тело отбросило назад, а я тоже отскочил. Не сам, враг был массивнее меня, и я от него как бы отпружинил.
– Кхе! Кхе! – истово кашляя, согнулся макарониной противник. – Сука! Убью-у!
Шаолинь распрямился и снова бросился на меня, но на этот раз бочком и прикрывая живот и голову стойкой боксера. Понял, что я могу быть опасным, держался грамотно. Сразу видно, что занимался раньше – правильная стойка, и локоть печёнку прикрывает. А я схватил со стола пакетик с перцем и сыпанул в эту самую стойку. Против перца бокс не помощник.
– А-а! – выл сосед, схватившись за глаза.
Ну вот… Не получилось интеллигентного диалога. И почему всякий норовить меня обидеть? У меня что, на морде загорается надпись «ТЕРПИЛА»? Если и была у предшественника, то теперь точно нет и не будет. Дядя Саша жизнь прожил не для того, чтобы, возродившись, быть помыкаемым.
Поймал себя на мысли, что настроен я воинственно, наверное, мое сознание вкупе с молодыми гормонами обрело немого новый уровень мышления – хочется мир перевернуть, ну, по крайней мере, Зарыбинск взъерошить для начала.
Тем временем ослепленный сосед пытался выйти из комнаты. Мычал, сопел и всхлипывал. Шаря руками по стенам и шкафу, как слепой котенок, он натыкался то на кровать, то на стул. И всякий раз поминал сквозь зубы шайтана.
Я подхватил со стола вилку из сковородки с остатками яичницы, поймал «туркмена» за волосы и приставил вилку к его печенке. Надавил чувствительно.
– Слышь, воин Востока, – зло процедил я, нагнав в голос побольше ржавого металла, – еще раз рыпнешься – и заточку в бок получишь. Усёк?
Вилка вполне себе проканала за перо. Разницы он сослепу не почувствовал. Испугался.
– А-а! Пусти! Глаза!
– Пошли, ниндзя общажный! – схватил я его за локоть.
– Куда?
– Глаза мыть, мне слепошарый сосед не нужен.
Я подхватил его за шкирку и поволок в умывальню. Как во всех таких общагах, она была возле туалета и душевой, служила их «предбанником».
Помещение выглядело удручающе, какой, впрочем, и положено быть общаговской уборной. Грязно-желтый кафель на полу. Плитки потрескавшиеся, маленькие – размером с пару спичечных коробков. Стены без трещин, потому как покрыты сотней многолетних слоев масляной краски непонятного болотного цвета. По срезу краски можно, как по годовым кольцам, возраст здания определить. Потолок – с побелкой, с виду свежей, но уже с сеткой серых разводов. А в целом уютненько, если носом не дышать.
В ряд выстроились эмалированные раковины с рыжиной отколотого кое-где покрытия. Я решительно повернул барашки кранов и сунул голову пострадавшего под струю. Сначала он завопил еще громче, вода-то усугубила боль, но вскоре проточная струйка все же принесла облегчение.
Сосед еще минут пять стоял в позе испуганного страуса, пряча голову под струей и не решаясь вытащить ее и оглядеться.
– Эй, водоплавающий, – похлопал, наконец, я его по плечу, и тот вздрогнул. – У тебя скоро ласты отрастут с жабрами, покажи мне глаза лучше.
Парень вынул голову из раковины и проморгался, уставился на меня красными, что советский флаг, зенками.
– Ну и чо орал? – облегченно выдохнул я. – Жить будешь, глаза целы.
– А я точно не ослепну, Мороз? – пробормотал сосед. – Мне слепнуть никак не положено. Нельзя… я ж водила!
