– И все же, что с тобой приключилось? – не удержавшись, поинтересовалась я.
– Он меня бросил, – выпрямившись, произнесла Олеся. – Испугался допроса КГБ и просто бросил. Уехал к себе, а я осталась одна без денег, жилья, посередине аэропорта и даже не знала к кому обратиться. Стояла, как дура и смотрела на табло вылетов. «Москва-Лондон»… И моя жизнь оборвалась вместе с надписью «вылетел по расписанию».
– У меня есть жареная картошка, идём на кухню, – через несколько минут пробормотала я, и потащила девушку есть подогретую картошку и солёные огурцы, переданные бабушкой, ещё в Москве.
– Что стало с матерью? – спросила она, активно жуя. – Не возмущалась тем, что ты переехала в Ленинград?
– Нет, – покачала я головой. – Всё же, это мой выбор, и я хотела нести за него ответственность. Отец смирился и даже начал проникаться моей угрюмостью. Тем, что я сама добиваюсь всего и не полагаюсь на него.
– Знаешь, сейчас я сижу смотрю на тебя и не понимаю, зачем тебе всё это… – дирижируя вилкой, протянула Олеся. – У тебя же было всё, о чем только можно мечтать. А ты прозябаешь тут и делаешь вид, что так и надо.
– Я сама захотела таких перемен и просто пытаюсь идти к поставленной цели, это не зависит от того, что я переехала в северную столицу или попыталась разорвать все связи с прошлым, – искренне призналась я, внимательно рассматривая лицо подруги. – Честно говоря, я даже рада, что тут меня не преследуют журналисты и тени прошлого. Так спокойно и хорошо. Я могу полностью погрузиться в работу и трудиться на благо общества.
– А ты чем занимаешься? – отложив вилку, она с интересом впилась в меня взглядом. – Ты никогда не говорила о том, что хочешь в будущем.
– Потому что ты вечно трещала только о себе и никогда меня не слушала, – хмыкнув, укоризненно посмотрела на неё. – Я младший лейтенант милиции и сейчас расследую очень важное дело, о котором даже в газетах писали.
– Ого! – удивлённо протянула собеседница и закурила вонючую сигаретку.
– У меня не курят, – тихо хмыкнула я. – На будущее запомни, если хочешь тут остаться. Ненавижу эту вонь, особенно от той дряни, которая у тебя сейчас в руках.
– Ой, не развалишься, – глядя сквозь меня, задумчиво произнесла девица и жадно затянулся, тут же выпуская густой дым носом. – У меня судьба на части разваливается, а ей жалко одной сигареты. Словно тут концлагерь какой-то при ГУЛАГе, а не обычная квартира. Послушай, это даже хорошо, что ты в милиции работаешь, сможешь помочь и попросить, чтобы меня из страны выпустили без проверок. Я к своему хочу, люблю его так, что готова с моста скинуться, если рядом с ним не дозволено быть.
– Олесь, перестань пожалуйста давить на жалость, – покачала я головой. – Я не всесильный бог и не отец, я не могу просто ударить по столу и приказать тебя выпустить. Что уж там, я даже в собственной жизни разобраться не в состояние, а ты говоришь про что-то больше.
– Ты о чем? – она удивлённо покосилась на меня. – Ты же Петрова! Перед тобой тут все должны на цыпочках бегать и бояться лишний раз обидеть.
– Тут я никто для всех, просто однофамилец, которому повезло пролезть в милицию, мало что ли Петровых во всем мире, – усмехнулась я. – Так что никто не знает, что я дочь того самого, о котором все газеты судачат. Олесь, пошли спать, утра вечера мудренее. А мне ещё на службу, дело реально тяжёлое. Как бы ночью не подняли. Наш маньяк только по глухим сумеркам и работает. Ему закон не писан.
