Крутится, вертится шарф голубой,
крутится, вертится над головой,
крутится, вертится, хочет упасть,
кавалер барышню хочет украсть! –
запела я во весь голос, совершенно позабыв, где нахожусь.
Ласковое солнце светило прямо в высокие окна мастерской, сама я чувствовала себя неотразимой красавицей, барышней из весёлой песенки, а своего вчерашнего знакомого представляла не иначе как красным молодцем, жаждущим вести под венец эту чудную девушку. Зелёная ткань соскользнула с моих плеч, я её молниеносно подхватила и, подняв над собой, как шарф из песни, продолжала залихватский танец.
Где эта улица, где этот дом,
где эта барышня, что я влюблён,
вот эта улица, вот этот дом
вот эта барышня, что я влюблён!
Мне было очень весело. И, как оказалось, не только мне. Притопывая в такт незамысловатой песенки, я лихо развернулась на носочках и… наткнулась взглядом на глаза господина Серебрякова. Глаза человека, который изо всех сил сдерживает рвущийся наружу смех. Увидев, что я, наконец, его заметила, он расхохотался громко и совершенно по-детски.
– Ой, – только и смогла сказать я, пятясь назад и закрывая зелёной тряпкой своё красное лицо.
Господи, какая же я идиотка! Теперь этот красавчик вообще перестанет воспринимать меня всерьёз. Я готова была провалиться от стыда сквозь этот дощатый пол.
Серебряков, наконец, отсмеялся и, вытирая слёзы с глаз, пару раз всхлипнул.
– Сашенька, я вас сначала не узнал! Думал, сказочная фея посетила мою мастерскую…
– А это оказалась я, маленькое привидение из Вазастана, – буркнула я, – в меру упитанная девушка в самом соку.
– Наговариваете на себя! Кстати, вам очень идёт этот головной убор.
– Поэтому вы так надо мной смеялись? – фыркнула я и, стянув с себя пресловутую шляпку, повесила её на крючок.
Зелёная тряпка вскоре тоже оказалась на своём месте. Я гордо прошагала к креслу, чувствуя себя при этом полной дурой.
– Саша, вы что, обиделись? – удивился Серебряков. – Но я ничего такого не имел в виду. Я просто радовался вашему хорошему настроению вместе с вами.
– А мне кажется, вы просто… – я вовремя замолчала.
Сколько раз бабуля мне твердила: «Шурочка, сто раз подумай, прежде чем ляпнуть какую-нибудь глупость!» Вот и сейчас несправедливые слова готовы были сорваться с моих губ, и я прикусила язык. Кто бы мне сказал ещё вчера, что я посмею так себя вести в присутствии этого человека, я бы только рассмеялась этому нахалу в лицо.
– Что я? – переспросил озадаченный Серебряков, присаживаясь напротив.
– Андрей Михайлович, простите меня, – сдавленно прошептала я. – Я вообще не понимаю, что на меня нашло. Какая же я неблагодарная! И вообще…
Я замолчала. Серебряков молчал тоже.
– Никогда мне не понять женщин… – тихо произнёс он спустя минуту.
– Мы сами себя не всегда понимаем, – обречённо махнула я рукой. – Так что мужчинам сам Бог велел удивляться нашим странностям.
– Вы меня успокоили, – он улыбнулся. – Ну что, тогда приступим к делу?
– К какому? – не поняла я. – Ах, интервью! Вот я балда, совсем вылетело из головы! Минутку, Андрей Михайлович, я только возьму свою тетрадку.
И я сделала попытку встать, но была остановлена властным мужским взглядом, который точно пригвоздил меня к креслу.
– Что, Андрей Михайлович, что-то не так?
– Вообще-то я другое дело имел ввиду, – понизил голос Серебряков и чуть подался вперёд.
– Какое? – испугалась я.
– А вы не понимаете? – вкрадчиво произнёс он.
