Так начался период, во время которого доктора и другие медицинские служащие составляли подробный перечень критериев, по которым, согласно новой политике, оценивалось, является ли ребенок «неполноценным». «Неполноценными» считались дети, страдающие «идиотизмом и болезнью Дауна… дети с любыми физическими дефектами, в частности, отсутствием конечностей, расщелиной позвоночника и др.». Истории болезни отправлялись в рейхскомитет, откуда их пересылали трем педиатрам, выступавшим в качестве экспертов. Те помечали каждую «историю» знаком «плюс», если ребенок подлежал умерщвлению, и знаком «минус», если он, по их мнению, умерщвлению не подлежал. Ни один из трех врачей, выносивших приговор, не видел детей вживе: решения принимались только на основании полученных бумаг.
Родные Герды Бернхард стали одними из тысяч тех, кто пострадал от политики «эвтаназии», разгар которой пришелся на первые годы войны. Младший брат девушки, Манфред, всегда отставал в развитии от других детей. Когда ему исполнилось десять, он по-прежнему говорил, как трехлетний ребенок. Все, что он мог сказать, – это слова «мама», «папа» и «Хайль Гитлер». Последним малыш страшно гордился. Некоторые соседи по подъезду бессердечно замечали, что лучше было бы просто «усыпить» мальчика, но мать Манфреда не могла согласиться на такое. В конце концов, мужу удалось убедить ее, что нужно отправить сына в детскую больницу «Аплербек», находящуюся неподалеку, в Дортмунде. Манфреду было уже двенадцать. Он становился для семьи обузой. «Аплербек» устроили прямо на ферме, и герр Бернхард успокаивал жену тем, что малышу пойдет на пользу общение с животными.
Сделав все необходимые приготовления, Манфреда отправили в лечебницу. Родители исправно навещали его раз в две недели – согласно правилам учреждения. Герда тоже приезжала к брату так часто, как только могла, привозила ему небольшие гостинцы. Но потом девушка заметила в малыше перемены – незадолго до первого его Рождества в этой больнице. Его вывели в приемную в одних трусиках, хотя прежде такого не случалось; он выглядел вялым и едва держался на ногах. Герда обняла его на прощание. То был последний раз, когда она видела его живым.
Руководство больницы сообщило, что Манфред умер естественной смертью – от кори, но от внимания Герды Бернхард не укрылось, что в то время в «Аплербеке» умерло немало детей. Она попросила разрешения взглянуть на тело брата, и, когда получила согласие, ее привели в комнату, где на полу лежало пятнадцать умерших малышей, завернутых в белые простыни. Медсестра переходила от одного тела к другому, открывала их лица и спрашивала: «Это ваш брат?», и каждый раз Герда отвечала: «Нет». Ее брата не оказалось среди них, его тело нашли в другой комнате. Оно все еще лежало на каталке.
После похорон отец объявил семье: «Они убили нашего сына»; но у него не было никаких доказательств. Только впоследствии вскрылись материалы, благодаря которым удалось полностью восстановить картину этой истории. Теперь мы с уверенностью можем сказать, что сотрудники «Аплербека» убивали детей, вверенных им в попечение.
Пауль Эггерт тоже содержался в «Аплербеке» примерно в то же время, когда там жил Манфред. Его отец был горьким пьяницей, а в семье насчитывалось двенадцать детей. Из-за такой семейной истории (нацисты классифицировали ее как «антиобщественную») Пауля Эггерта принудительно стерилизовали в больнице в Билефельде, когда ему исполнилось одиннадцать, а затем отправили в «Аплербек» для «оценки» здоровья. Поскольку Пауль не страдал психическими отклонениями, ему то и дело поручали какую-нибудь простую работу – сменить постельное белье или довезти каталку с грязным бельем до прачечной. Однажды ему показалось, что каталка тяжелее, чем обычно, и, покопавшись, он обнаружил тела двух девочек и мальчика.
