Дошёл в газете до подвала,
Про спорт – три строчки, очень мало,
Статья о наших гандболистах,
Об олимпийских финалистах.
В концовке рамки, извещение,
Что умер член, оповещение,
Прискорбье из глубин достали,
Про Бога там не вспоминали.
Закончил «Правду» я читать,
В душе своей не мог понять,
Ни строчки нет там из романов,
Лишь бред речей политиканов.
Опять нас в строй, уже привычка,
Сержант читает перекличку,
Фамилию слышу я свою,
На ужин топаем в строю.
В столовой та же процедура,
Железо к пище, гарнитура,
Солянка в котелке мясная,
На запах так она, пустая.
Но голод не родная тётка,
Гарнир, варёная селёдка,
И аромат меня пленил,
Изыск желудок отменил.
Поел тогда одну солянку,
Парням селёдку, на делянку,
Чай с сахарком попил вприкуску,
Хлеб серый скушал на закуску.
Я от еды не делал драмы,
Я вспомнил дом и ужин мамы,
Морщинки вспомнил на руках,
Суп свой любимый на грибах.
У нас армейская стихия,
На ужин смотришь – ностальгия,
Где колбаса и сыра скрутки,
Паштет дешёвый где из утки.
Блины где с вишнею, с вареньем,
Нам в детстве были угощеньем,
Котлеты где и где салаты,
Их нам не есть пока, солдаты.
Нам целый день в мозги вбивают,
Что в службе тягости бывают,
Нас покрывают всех здесь лестью:
Преодолеть их нужно с честью.
Как тягость здесь преодолеть,
Баланду эту как терпеть,
Когда желудок мой свободный,
В нём мяса нет, и он голодный.
Команда «Встать!» нас вновь пронзила,
Кричит сержант её, верзила,
В строю на плац, на марш идём,
«Не плачь, девчонка» мы поём.
Не скучно было чтоб бойцу,
Три круга с песней по плацу,
Девчонка та нас не услышит,
Дай Бог, письмо она напишет.
Затем в казарму на поверку,
Каптёр снимает с шеи мерку,
Есть острый у иглы конец,
Даёт из ткани образец.
Подворотник, пришитый к стойке,
Снять нужно, постирать на мойке,
Повесить на кровать сушить,
На ворот чистенький пришить.
И каждый день на сон грядущий,
Снимаем ворот наш грязнющий,
Стираем, мылом оттираем,
Затем на ворот пришиваем.
Мне шить, опять же, не проблема,
Иголка с нитью не дилемма,
Нас в интернате научили,
Воротнички там так же шили.
Сержант наш снова удивился:
«В какой семье, – спросил, – родился,
Ты в жизни всё преодолел,
Скажи, когда ты всё успел».
И я тогда ему сказал,
Что в жизни много испытал,
На радость матери родной,
В семье своей я был седьмой.
Мне в жизни детства не хватило,
Отца от ран больным свалило,
В глазах его стояла мгла,
Мать разрывалась, как могла.
И, как могла, его лечила,
Нас поднимала и кормила,
Работать также успевала,
В подушку по ночам рыдала.
Я очень рано осознал,
За сахар жизнь не принимал,
О маме проявил заботу,
Я стал искать себе работу.
Питаться нужно москвичам,
Стал я работать по ночам,
Иду проторенной дорожкой,
Вагоны разгружать с картошкой.
Картошка в сетках нам на радость,
Навалом, тьфу, какая гадость,
Таскаешь сетки на машину,
Лопатой ты сгребаешь глину.
Хладкомбинат нас ждал ночной,
Там труд у грузчика ручной,
Коровы, свиньи, тушки кур,
Холодный, мёрзлый гарнитур.
Затем на кладбище работа,
А выходной – одна суббота,
Пять ям за вечер откопаем,
Там мужики, за жизнь болтаем.
По выходным в кафе, к Марату,
Народ там празднует зарплату,
Свой день рождения, крестины,
Поминки, свадьбы, именины.
И так, с тринадцати-то лет,
Господь послал мне в дар билет,
Я маме помогал, старался,
И Бог с небес мне улыбался.
Гнуть спину с детства не боялся,
Я спортом также занимался,
Зима, а я ещё купаюсь,
Водой холодной наслаждаюсь.
Затем домой бегу вприпрыжку,
В портфель тетради брошу, книжку,
