Через два часа господин Хокудо разрешил Шнайдеру встретить Кроссмана в транспортном отсеке. Увидев друг друга после недельной разлуки, они обменялись рукопожатиями. В отличии от Шнайдера, недавно сменившего тюремную робу на рубашку и джинсы, Кроссман выглядел свежим и отдохнувшим, был облачен в дорогой костюм, и пахло от него не менее дорогим одеколоном.
– Ты словно с приема у президента! – рассмеялся Шнайдер.
– Это ты загнул! – с улыбкой ответил Кроссман. – Но, надо признать, гостеприимство господина Хокудо просто зашкаливает. Хотя сговорчивым его трудно назвать. Три дня ему доказывал, что без тебя мы не справимся.
– В смысле? – Шнайдер напрягся.
– Он пытался меня уверить, что тебя лучше оставить в тюрьме, мол, ты никакого реального вклада в проект внести не можешь, а организатор и администратор он получше тебя.
– Ну да. Мне он вообще сказал, что собирался меня за борт выкинуть.
– Шутишь?
– Я нет, а вот шутит ли он, я пока без понятия. В любом случае спасибо, старик, что замолвил словечко.
– Ты бы поступил точно так же! – подмигнул ему Кроссман.
Молчаливый японец в черном показал друзьям выделенную им каюту. Она оказалась двухместной, но, после недели в одиночной камере, Шнайдер этому скорее обрадовался, чем огорчился. К тому же места внутри хватало, две кровати располагались у противоположных стен, разделенные широким проходом. У каждой кровати имелось по тумбочке, у дальней стены стол, который можно было сложить при желании, электрическая плита, холодильник, бар, и даже душевая кабина за отдельной дверью.
– Отличное место! – Кроссман потер руки и плюхнулся на кровать поверх одеяла.
Шнайдер предпочел оседлать табурет.
– Тебя тоже со штурмом освобождали? – поинтересовался он.
– Нет, выкупили.
– Серьезно? Я думал, тебя еще строже держали, чем меня. У тебя в голове все данные для обработки реликта, не у меня.
– Меня и прессовали. Тебя-то в тюрьму упекли, просто чтобы обезглавить «Реликт Корпорэйшн». Потом пустили бы ее с молотка, давая военным возможность встроить компанию в систему военно-промышленного комплекса.
– Не только. Пытались выбить технологию получения реликта.
– Из меня тоже.
– И как же тебя тогда отпустили? Просто за деньги Хокудо? Звучит странно.
– Не хочешь принять душ? Можем вместе помыться?
– Шутишь, старик? Меня сегодня второй раз пытаются уличить в пристрастии к гомосятине. Но я не по тем делам.
– Ну, как хочешь. А я пойду. Дверь закрывать не буду, если надумаешь.
Шнайдер фыркнул, и с непониманием глянул на друга. Тот, как ни в чем ни бывало, разделся до трусов, и скрылся за дверью душевой кабинки. Вскоре оттуда послышался шум воды.
Шнайдер задумался. Раньше ничего подобного за Кроссманом он не замечал. И уж, тем более, не поступало от него никаких скабрезных предложений. Может, за неделю заключения он к этому пристрастился? Хотя, что-то сомнительно. Шнайдер забеспокоился. С одной стороны он заподозрил, что к гомосексуальным утехам фраза Кроссмана отношения не имеет, с другой, не хотелось лезть голым под душ к другому голому мужику.
«Если только не ради спасения жизни», – подумал Шнайдер.
И тут до него дошло. Шум воды! В душе шум воды не позволит нормально работать ни одному подслушивающему устройству! Помехи будут громче голоса, их не отфильтруешь. Вот чего хотел Томас! Поговорить без чужих ушей!
Не задумываясь больше ни секунды, Шнайдер стянул с себя одежду, и распахнул дверь душевой. Кроссман глянул на него, и подмигнул. Выглядело это самым пошлейшим образом.
